Любовь властелина - Альберт Коэн

— Помось вам резать хлеб, милорд?

— Сидите спокойно, мистер зять, сидите и не путайтесь у меня под ногами. И к тому же я уже закончил, двенадцать кусков нам для начала хватит. Их не удастся намазать маслом, и вина в этом вашей супруги и ее злосчастного замка.

— Я правда осень созалею, — сказал месье Дэм, понурив голову, виновный по доверенности.

— Ладно, предадим забвению. Эти скромненькие кокосовые печенья, старые и черствые, утратившие очарование пышности, и это клубничное варенье, несколько жидковатое, она положила слишком много воды и мало сахара, послужат демократическим десертом. Ясное дело, когда я приходил позавтракать к Джорджу, все было не так! Чесночная паста, фаршированные баклажаны, рубленая печень с луком, баранья нога с салатом, чтоб я так жил! Ведь Джордж отлично знает, что я обожаю баранью ногу в маринаде, с большим количеством лука. Джордж, это мой высокорожденный британский суверен, храни его Господь. Будьте любезны встать в его честь! Спасибо, можете сесть. Что до этих долгих ветров приключений, которые я пустил, так знайте, что при английском дворе так принято, таким образом гостю дают понять, чтобы он чувствовал себя как дома и не стеснялся. Ну все, надевайте вашу салфетку, начнем с даров моря!

— Но я хотел вскипятить воды для сяя!

— Я вижу, вы не в курсе, — сказал Проглот. — В фешенебельных кругах больше не пьют чай в пять часов, теперь в моде бордо! Вот в этом гнусном маленьком шкафчике множество бутылок, извольте одну открыть! Я уже начинаю, догоняйте меня, — и повязал салфетку вокруг шеи, вздохнув от удовольствия. — Ах, дорогой мой друг, как я счастлив вкушать хлеб насущный в скромной хижине, вдали от моего феодального поместья в Шропшрипшире!

Выпив свой первый бокал бордо, он набросился на сардины и тунца, приканчивая их со страшным шумом, прерываясь лишь на то, чтобы снова наполнить свой бокал и чтобы пригласить дружище Дэма не стесняться и тоже чего-нибудь отведать, а то кто знает, какой обширный инфаркт или там рак подкарауливает их в ближайшем будущем? Подбодренный таким образом, маленький старичок отдал должное закускам и бордо. По собственной инициативе он откупорил вторую бутылку, когда глава кабинета, облаченный в белый фартучек Марты — чтобы не запачкать орден Почетного легиона, — принес и разлил две дымящиеся кастрюли по глубоким тарелкам. Собутыльники раскраснелись, их лица лоснились от пота, они крепко выпивали и подкладывали друг другу рагу и потрохов, радостно их чередуя, улыбаясь друг другу изо всех сил, распевая песни и клянясь в вечной дружбе.

На десерт, перейдя от экзальтации к меланхолии, господин Дэм, весь перемазанный вареньем, обиняками пожалился на некоторые неурядицы супружеской жизни. На это Проглот посоветовал несколько палочных ударов каждое утро, потом стал рассказывать настолько уморительные историйки, что белёк чуть не лопнул со смеха, и снова они пили, и желали друг другу здоровья, и называли друг друга по имени, и друг Ипполит беспричинно реготал и хихикал, и произносил длинные тосты, опорожняя бокалы один за другим, и даже два раза пытался щекотнуть милорда под мышкой. Никогда в его жизни не было подобного праздника, и перед ним открывались новые горизонты. А если внезапно придет Антуанетта, тем лучше, несколько палочных ударов!

— Вперед, друг мой, — вскричал Проглот, заключая его в объятия, — будем пить, и веселиться и использовать каждый миг быстротекущей жизни! Долой расовой дискриминации! И я даже готов славить господина Иисуса, сына мадам Марии, если ты, в свою очередь, мой добрый Ипполит, станешь славить Моисея, личного друга Господа Бога! Короче, да здравствуют христиане, в них тоже есть что-то хорошее! В связи с этим мы, хотя и принадлежим к разным конфессиям, но дав зарок в вечной дружбе, будем пить, и петь, и радостно обниматься, поскольку у нас сегодня праздник, а дружба — соль жизни!

XXVI

В это же самое время Бенедетти, директор отдела информации в Секретариате Лиги Наций, собрал на ежемесячный коктейль человек пятьдесят своих друзей. Среди нескольких идей, помещавшихся в маленьком мозге Бенедетти, центральное место занимала такая: в жизни важней всего связи, нужно обязательно наносить ответные визиты и ни в коем случае не наживать врагов. Потому-то каждый месяц в своей огромной гостиной он собирал гостей на коктейль. Гостиная-то была огромная, но смежная с ней совсем крохотная уродливая спальня выходила на грязный задний дворик. Показуха прежде всего.

Держа в руках заиндевевшие стаканы и созерцая плавающие в них кубики льда, важные гости бывали, в соответствии с их темпераментом, или в ярости, или в печали, если им приходилось сталкиваться с менее важным гостем, который, соответственно, никак не мог поспособствовать их карьерному росту или положению в свете. С рассеянным взором, погрузившись в собственные стратегические расчеты, они не удостаивали вниманием речи назойливого собеседника, а тот, счастливый, что поймал крупную дичь, изображал обаяшку и симпатягу, не осознавая, что они едва выносят его непродуктивное общество и сами надеются отловить какую-нибудь крупную дичь. Они терпели его потому ли, что им нравилось ощущение собственного могущества и снисходительности, потому ли, что им теперь было чем заняться и его присутствие избавляло их от одиночества, ведь одиночество еще более опасно в обществе, чем беседа с нижестоящим, ведь нет большего социального греха, чем отсутствие знакомых. И вообще, общение с подчиненным вовсе не дискредитировало, если суметь сразу принять покровительственный и слегка скучающий вид, так чтобы встреча сразу приняла благотворительный характер. Но ее не должно было затягивать, надо было быстренько закруглиться и приступить к беседе с вышестоящим. И потому важные персоны, бормоча на ходу «да, да, конечно», шарили при этом глазами по залу, отыскивали шумную компанию, незаметно прочесывали ее внимательным всевидящим взглядом, как локатором, в надежде выловить крупную рыбу, суперважную персону, и загарпунить ее как можно скорей.

Под хитросплетениями улыбок, дружеских шуток и смешков царила глубочайшая серьезность, каждый гость беспокойно и внимательно отслеживал мельчайше зерна пользы для своих светских интересов. Встряхивая льдинки в стаканах или пытаясь улыбнуться, но, по сути дела, пребывая в печали из-за назойливого подчиненного, уже вконец надоевшего, каждый важный гость был наготове нежно и любовно приблизиться к намеченному вышестоящему, которым по неприятной случайности завладел какой-то очередной надоеда, ненавистный соперник, и следил за своей будущей добычей, притворяясь, что слушает презренного, и пребывая при этом в состоянии боевой готовности, взгляд — рассеянный, но глаза — как счетчики, определяют, когда уже пора сплавлять злосчастного представителя низшей касты, бросив на ходу «я надеюсь, до скорого» (не наживать врагов, даже таких ничтожных), и устремляться к добыче, как опытный и ловкий охотник, внезапно почуяв, что суперважный гость вот-вот освободится. С этого момента он уже не спускает с него глаз и держит наготове приветливейшую улыбку. Но суперважный гость — не дурак, он уходит от опасности. Освободившись от предыдущего надоеды и ловко делая вид, что не замечает ищущего взгляда и улыбки простого жалкого важного гостя, его ласкового соблазняющего взгляда и подобострастной улыбки, едва намеченной, но готовой немедленно расцвести при удобном случае, суперважный гость, симулируя рассеянность, тихонько удирает и растворяется в пьющей и жующей толпе, в то время как бедный важный гость, разочарованный, но не утративший надежды, грустный, но упорный и настойчивый, пытается, освободившись от собственного надоеды, выследить и заарканить новую добычу.