В паутине - Люси Мод Монтгомери

Острая боль радости пронзила Джоселин. Но миссис Конрад не должна была этого заметить.

— И он не собирается продать Лесную Паутину?

— Продать Лесную Паутину! Иногда я боюсь, что он так и сделает… и уедет бог знает куда… мой дорогой сын.

Миссис Конрад прорвало. Кажущееся равнодушие Джоселин взбесило ее. Все сдерживаемая годами ненависть выплеснулась наружу. Она закричала, зарыдала, завыла, перегнулась через калитку и попыталась встряхнуть Джоселин. Короче говоря, разыграла такую сцену, что потом до конца дней своих, вспоминая о ней, проходила мимо невестки кротко и смиренно. Дядя Пиппин, который шел по дороге, возвращаясь от соседа, услышал ее крик и в ужасе остановился. Дрались две женщины, две из клана, точно из клана, поскольку поблизости жили лишь Дарки и Пенхаллоу. Должно быть, миссис Сим Дарк и миссис Юниус Пенхаллоу — они вечно бранились, хотя он не мог припомнить, чтобы они когда-либо устраивали столь бурную публичную сцену. Что, если услышит Стэнтон Гранди? Это следовало прекратить. Маленький дядя Пиппин доблестно припустил к калитке и попытался вмешаться.

— Ну… ну, — сказал он, — как неприлично!

И тут он узнал Джоселин Дарк и ее свекровь. Дядя Пиппин понял, что влез туда, куда не стоит вмешиваться ни ангелам, ни дурням.

— Простите, — пробормотал он. — Я подумал, снова драка из-за кувшина тети Бекки.

Невероятно, чтобы Джоселин и миссис Конрад подрались из-за кувшина. А поскольку то был не кувшин, то мог быть только Хью, и дядя Пиппин, неплохо смыслящий в такого рода делах — как он считал, будучи и сам с усами — понял, что надо уносить ноги.

— Пиппин, — заявила миссис Конрад, задыхаясь, но все же трагически, — иди домой и благодари Бога, что он создал тебя дураком. Только дуракам всегда везет.

Что и сделал дядя Пиппин. И если по пути он не благодарил Бога за то, что тот сотворил его дураком, то был, по крайней мере, глубоко благодарен, что не обезножил его. Добравшись до главной дороги, он остановился, чтобы стереть пот со лба.

— Безрассудная женщина, очень безрассудная женщина, — печально заключил он.

III

Нэн так тихо вошла в комнату, что Гей не сразу заметила ее. Нэн не бывала в Майском Лесу с того танцевального вечера в Серебряной Туфельке, и Гей ни разу не встречалась с нею наедине. Время от времени они сталкивались на семейных собраниях, где Нэн всегда приветствовала Гей с насмешливой признательностью, а Гей была холодна и равнодушна. В клане считали, что Гей очень хорошо держит себя в этой ситуации. Они гордились ею.

Гей в ярости и изумлении уставилась на Нэн со своего места у окна. Что она здесь делает? Как осмелилась вот так, без приглашения, войти в чужую комнату? Нэн, улыбающаяся, нахальная, в желтом платье, с ниткой янтарных бус на шее, с длинными янтарными серьгами в ушах, с кроваво-алым ртом, надушенными волосами и хитрыми зелеными глазами. Что ей здесь нужно?

— Неужели она пришла, — подумала Гей, — чтобы пригласить меня стать ее подружкой невесты? С нее станется.

— Ты не очень-то рада мне, дорогуша, — сказала Нэн, удобно усаживаясь на кровать Гей и закуривая сигарету. Гей заметила, что она носит свой любимый перстень, который Гей терпеть не могла — с бледно-розовым кабошоном, напоминающим ей опухоль, пробившуюся сквозь кольцо. В тот же миг ее пронзило странное чувство. Куда девался бриллиант Ноэля? И о чем это говорит Нэн?

— А я пришла кое-что сказать тебе, и ты будешь рада это услышать. Я разорвала свою помолвку с Ноэлем. Короче, отправила его на все четыре стороны. Может забирать его, Гей.

Гей казалось, что эти слова продолжали какое-то время вибрировать в воздухе после того, как были сказаны. Казалось, прошли века, прежде чем она услышала свой собственный спокойный ответ:

— Ты думаешь, мне он до сих пор нужен?

— Да, думаю, нужен, — нахально заявила Нэн. Она могла сделать пренебрежительным любой тон… любое движение. — Нужен, несмотря на этот большой бриллиант от Роджера… — Гей очень хорошо знала, что Нэн завидует этому бриллианту, — несмотря на новый дом, что строится в Серебряной Бухте, я думаю, Ноэль так же сильно нужен тебе, как раньше. И теперь он в твоем распоряжении, дорогая. Я просто хотела показать тебе, что могу получить его. Помнишь, как ты говорила, что не смогу?

Да, Гей помнила. Она сидела замерев, боясь, что, если шевельнет хоть ресницей, то разрыдается. Плакать перед Нэн! Той, что выбросила Ноэля Гибсона, как сломанную игрушку.

— Конечно, у семейства будет заворот кишок, — сказала Нэн. — Их убеждения о помолвках пришли из неолита. Даже у мамы! Хотя, честно говоря, она тоже рада. Знаешь, она хочет, чтобы я вышла замуж за Фреда Марголдсби. И я так и сделаю. Доллары Марголдсби посущественней, чем любовь. Я ведь на самом деле немного влюбилась в Ноэля. Но он толстеет, Гей, и я не шучу. У него начал расти живот. Представь, каким он будет лет в сорок. А еще у него привычка рассказывать о своих невзгодах.

Гей вдруг поняла, что это на самом деле так. Ей вспомнилось, что у Ноэля вечно было множество проблем, о которых он без конца рассказывал. И никогда особо не интересовался ее сложностями. Но сейчас она хотела, чтобы Нэн замолчала и ушла. Ей хотелось остаться одной.

Нэн продолжала беззаботно болтать.

— А я собираюсь в Галифакс. Мама, конечно, не поедет, пока не узнает, кто получит этот старый горшок. Ты когда-нибудь задумывалась, Гей, что если бы тетя Бекки — земля ей пухом — не обставила бы вот так все это дело с кувшином, ты, вероятно, уже была бы замужем за Ноэлем?

Гей часто думала об этом — с горечью, с отчаянием, неистово. Она и сейчас подумала, но как-то отстраненно, словно та Гей, которая могла бы выйти замуж за Ноэля, была совсем другим человеком. Только бы Нэн ушла!

Нэн засобиралась. Она поднялась и, уходя, одарила Гей еще одним бесплатным советом.

— Так что, Гей, дорогая, просто скажи своему престарелому ухажеру, что тебе не нужен утешительный приз, и начни по новой с Ноэлем.

Когда ей того хотелось, Нэн могла быть очень гадкой. Но отчего-то Гей перестала ненавидеть ее. Она стала ей безразлична. Гей вдруг взглянула на нее холодным оценивающим взглядом и увидела такой, какой не видела прежде. Она — пустое, эгоистичное существо, вечно, как ребенок, стремящаяся к развлечениям. Говорящая гадости ради того, чтобы шокировать свое старое приличное семейство. Считающая, что делает нечто умное, публично пудря носик с беззаботностью кошки, что умывается на виду у всех. Строящая из себя умудренную опытом женщину перед деревенскими кузинами, будучи при этом еще большей провинциалкой, чем они; ничего не знающая ни о настоящей жизни, ни о любви, ни о живых чувствах. Глядя на нее, Гей удивлялась, как могла ненавидеть ее, даже завидовать ей. Она не стоила ненависти. Гей заговорила. Она встала и холодно взглянула на Нэн. В ее спокойном голосе звучало презрение.

— Полагаю, ты пришла сюда, чтобы уколоть меня, Нэн. Не получилось… и вряд ли когда-нибудь получится. Силенок у тебя больше нет. Мне даже чуть-чуть жаль тебя. Ты всегда берешь, Нэн. Всю жизнь берешь то, что хочешь. Но никогда ничего не давала… да у тебя это и не выйдет, потому что тебе нечего дать. Ни любви, ни веры, ни понимания, ни доброты, ни верности. Сплошная болтовня и пустота — какой ты стала убогой. Такой убогой, что не стоит и завидовать тебе.