Тайна озера Кучум - Владимир Топилин

— Давай на ту сторону, — махнул головой на противоположный берег. — Там место хорошее, груз перетащим, а оленей здесь привяжем, Загбой утром перегонит…

Девушка растерянно посмотрела через ручей. Да, без всякого сомнения, там место хорошее. Тайга чистая, ветровал не затронул кедрач. Место плотное, сухое, дров много. Перейти на ту сторону можно вот по этому поваленному кедру. А оленей можно оставить здесь, в тальниках, до утра корма хватит.

Пока Уля рассматривала переправу, Агафон уже забрался на поваленный выскорь, топором стал обрубать сучки для прохода. Боковые, что подавались под острое жало, отсекал под корень. Вертикальные с небольшим запасом. Они торчали как острые пики: стоит оступиться или споткнуться, беды не миновать.

Вернулся Миша, рукавом рубахи вытер со лба пот, опять закричал Уле:

— Что, на ту сторону?

Девушка согласно кивнула головой, пошла разгружать оленей. Миша стал ей помогать. Костя, не зная, что делать, бестолково топтался на месте.

Вдвоём быстро освободили животных от поток, поочерёдно на некотором расстоянии друг от друга привязали к кустам. Олени с жадностью стали поедать свежие побеги тальников, молодую траву, некоторые потянулись за горькой бородой, обильно поросшей на нижних сучьях елей. К этому времени Агафон закончил работу и назад уже прошёл по чистому, без сучьев стволу кедра. Теперь оставалось только перенести груз на ту сторону ручья и обосновывать аргиш на отдых.

Первой пошла Уля. Девушка надела на плечи свою небольшую котомку, перекинула через спину винтовку, ступила на ствол. Сделала первый шаг, проверяя прочность сцепления ноги и дерева, покрутила ногой, недовольно покачала головой. Нет, так не годится. Вдруг присела, сняла с себя обувь, пошла босиком. Так надёжнее. Голая ступня и кора кедра лучше выдерживают зацепление, меньше вероятности поскользнуться и упасть в бушующий поток.

А ручей как будто того и ждёт. Мутный поток бесится, ревёт, мечется. Бросает холодные брызги в лицо идущего человека, пугает грохотом, кружит голову скоростью. Стоит только засмотреться на воду, и можно потерять равновесие. Но Уля знает, что смотреть на воду нельзя. Она смотрит себе под ноги, на ствол кедра, на противоположный берег, на заросли тальниковых кустов, поэтому идёт уверенно. Двухвековой исполин упал совсем недавно, может быть, в прошлом году летом или осенью. Шероховатая кора ещё не успела отопреть, подгнить. В общем-то, переправа получилась очень даже неплохая. Вот только несколько коротких, острых сучьев посередине ствола угрожающе торчат смертоносными пиками. Это вина Агафона. Надо бы их срубить под корень, но не возвращаться же назад?

Впрочем, всё было неплохо. Двадцатиметровое расстояние девушка прошла быстро, без задержки. За ней перешёл Миша, снял со спины потку с грузом, улыбнулся:

— Так-то будет лучше, ночевать будем на сухом месте.

Третьим пришёл Агафон, за ним, с котелками в руках Костя.

Все вместе стали думать о дальнейших действиях. Решил Агафон, а все остальные молча согласились.

— Вы с Костей, — обратился он к девушке, — разводите костёр. А мы, — кивнул головой на Мишу, — без вас груз перетащим.

Все стали выполнять свои обязанности. Уля взяла котелок и чайник, пошла за водой. Костя принялся ломать сухие сучки для костра. Агафон и Миша пошли назад, на левый берег ручья, за котомками.

Живо вспыхнуло пламя. Над огнём зависла, заплакала холодными слезами закопчённая посуда с водой. Неподалёку от стойбища Костя тюкал топором по сухой ёлке. Уля разбирала котомку с продуктами. В очередной раз перешёл Миша, принёс ещё одну потку, живо спросил:

— Скоро чай? Есть хочется!

Уля кивнула головой:

— Закипает.

Тот, ничего не говоря, пошёл назад, уже более проворно перебежал по кедру на левый берег ручья и, жестикулируя руками, о чём-то заговорил с Агафоном.

Больше Уля не смотрела на них, увлеклась приготовлением пищи. Испуганно вздрогнула только тогда, когда к ней вдруг подбежал Костя и, отчаянно показывая куда-то за спину, со страшным лицом старался перекричать грохот ручья. Она повернулась и не сразу поняла, что происходит. Посередине кедра, на острых сучках лицом вниз, под тяжёлой, объёмистой поткой лежал Миша. Он ещё махал руками, пытался встать, оторваться от дерева, приподнимал голову и бесполезно подтягивал ноги. К нему торопился Агафон.

Уля бросилась на помощь, быстро добежала до переправы, побежала по стволу. Всё внимание под ноги, не дай бог упасть самой. Когда приблизилась к Мише, краем глаза заметила, как Агафон торопливо прятал в ножны нож, возможно, что-то резал или доставал для того, чтобы перерезать лямки потки. Она не придала этому никакого значения. В эту минуту было не до того.

Миша ещё был жив. Он импульсивно поднимал голову, смотрел на Улю страшными, испуганными глазами, хрипел, харкал кровью. Кровь! Её было много. Ещё никогда девушка не видела столько крови. Даже не могла себе представить, что её так много в человеке. Она всюду: на охристом стволе кедра, на руках раненого Миши, на его лице, на одежде, стекала из груди небольшим ручейком и окрашивала в бурый цвет бушующий поток ручья. И это было страшно.

Агафон сорвал с его спины котомку, отставил назад, попытался поднять Мишу. Тот глухо, с каким-то булькающим надрывом застонал от боли, конвульсивно дёрнул руками. Уля помогала Агафону, как могла. Вместе они сорвали парня с острого сучка, освободив рваную рану на его груди. Молча потащили его волоком по стволу на берег. Торопились, как могли. А когда достигли спасительного берега, Михаил был мёртв.

Охотники пришли ближе к вечеру. Довольные, счастливые, с добычей. У всех троих за плечами небольшие котомки с мясом. Как узнали о трагедии — перевернулся мир. Загбой изменился в лице. Сергей скорбно опустил голову. Залихватов опустился перед Мишей на колени: в экспедициях с другом он ходил шесть лет.

Уля плакала, не скрывая слёз. Она впервые в своей жизни так близко видела смерть человека. Костя который раз ходил по стволу кедра, ещё и ещё раз основательно, более точно оценивая случившееся. Агафон сухо, немногословно отвечал на вопросы. Он единственный, кто видел, как всё произошло. Миша нёс третью потку с грузом, поскользнулся и упал грудью на острый сучок. Трагический случай. Все понимают, но осуждающе смотрят на Агафона: почему не обрубил сучья под корень, у самого ствола? Тот холодно пожимает плечами: простите, недоглядел…

Хоронили Мишу на следующий день, в обед. Немного ниже, под огромным, трёхсотлетним кедром вырыли неглубокую могилу. Накололи из кедра досок, уложили тело, опустили домовину в яму, сверху придавили большими камнями, завалили землёй, обложили дёрном. К кедру прибили крест. Чуть ниже Сергей сделал большую затесь. Залихватов выжег калёным прутком надпись: «Некрасов Михаил Фёдорович. 1872–1904 гг. Спи, друг, спокойно. Мы тебя никогда не забудем. Сибирская экспедиция». Три раза выстрелили из ружья. За обедом выпили по сто граммов неразведённого спирта. После поминальной трапезы завьючили оленей и пошли вперёд, к намеченной цели.