Амандина - Марлена де Блази

— Вы уверены, что я должна остаться здесь?

— Да, дорогая.

Доминик проверила, все ли вещи девочки надежно закреплены на ней, ничего ли не болтается и не отвязывается.

— Теперь тебе придется подождать, пока я уеду. Считай до ста. Считай медленно. А потом иди вверх по этой дороге. В конце пути ты увидишь того, кто должен встретить тебя. Просто продолжай идти, пока не появится человек и не скажет…

— Я помню, что он должен сказать.

Доминик обняла Амандину и сказала:

— Надеюсь, что мы еще встретимся, милая моя. Я считаю, что мы должны встретиться. А пока, прошу тебя, шепни моему отцу на ушко: «Ваша девочка любит вас». Ты сделаешь это для меня?

— Я скажу ему.

— Все, мне надо уходить, иначе я забуду свой долг и возьму тебя с собой… До свидания, Амандина.

— До свидания, Доминик.

— Хотите сыра, мадемуазель?

— А как вы догадались, что это я?

— Ну, на самом деле не так много милых барышень прошли сегодня мимо меня, и поэтому я…

— Бонжур, месье.

— Бонжур, мадемуазель. Пойдемте, нам осталось пройти совсем немного. Может, вы хотите перекусить? Хлеб и сыр действительно есть… Впрочем, мы почти добрались…

— Вот здесь. Позвольте мне положить ваши вещи рядом с вами. Хорошо. Все на месте? Ваш кошелек, ваш чемодан.

— Вы оставите меня здесь, сударь?

— Я вас не бросаю, но прошу подождать. Я должен идти. Где-то через десять минут вы встретитесь… Здесь достаточно удобно, и вы совершенно защищены. С дороги не видно, но рядом с ней.

— Никто не сказал мне, что я должна буду опять остаться одна, я имею в виду, когда я шла к вам навстречу…

— Я должен идти. Все будет хорошо. Уверяю вас.

— Но кого я жду?

— До свидания, мадемуазель.

Амандина сидела в кустах, как ей и велели. И ждала, уже в который раз ждала. Она передвинула вещи, пристроила чемодан в качестве подушки, легла так, чтобы ее лицо оставалось в тени вяза, ноги протянула на солнышко. Девочка глубоко дышала, как давно научил ее Батист. Она пыталась успокоиться, произнося про себя заветные слова. Она дотрагивалась до платка и кулона под ним. Потом она что-то услышала. Хруст гравия на дороге. Она села — молясь о чуде, которого мы все ждем, — чтобы увидеть, кто появится на подъеме.

Амандина думала: он высокий. И волосы, как у нее. Завитые, как грива лошади с карусели. Это сказала Соланж о волосах Доминик в ночь переодеваний. Еще она сказала, что глаза Доминик цвета чая, налитого в тонкую белую чашку. У него такие же.

У него был низкий мягкий голос, он произнес:

— Бонжур, малышка. Я — Катулл.

Хлопали двери, перекликались люди, холодный ветер надул занавески, и она отбросила их, чтобы закрыть раму. Выглянула, чтобы понять, где находится. Канистры с молоком гремели в тачке, управляемой мальчиком в синей блузе и белом берете. Женщина со скрипучим голосом, одетая в поношенную мужскую одежду, спрашивала господина Катулла, не хочет ли он поменять три головки козьего сыра на зайца «еще трепещущего» и маленькую фляжку с кровью. Господин Катулл возражал, что зайца он и сам может застрелить, а она уговаривала:

— Конечно можете, но не такого славного, как этот, только посмотрите, как он хорош.

— Позвольте мне взглянуть на него, мадам. Он и маленький трюфель — и я дам вам четыре головки.

На улице еще совсем темно, подумала она. Ветер бился в ледяные стекла, и она спросила себя, неужели по-прежнему на дворе май. Вчера точно был май, и я рассталась с Доминик и встретила человека с сыром, а затем другого человека. «Добрый день, малышка. Я — Катулл». Она разглядывала высокую каменную стену, окружающую сад и так похожую на монастырскую.

Грядка краснокочанной капусты. Салат, лук-порей, цветущий горошек. Яблони, вишня, абрикос. Большое фиговое дерево. Дикие ирисы, проклюнувшиеся тут и там; это все еще должен быть май. Соланж мертва. Доминик, где она? Я здесь, но где это?

Хотя вельветовые брючки аккуратно сложены на комоде, на ней по-прежнему желтый свитер, заменивший ночную рубашку. Ботинки обнаружились рядом с кроватью. Девочка быстро оделась, открыла дверь, выводящую в темный коридор и на крутую деревянную лестницу, по которой она спустилась, не помня ничего о том, как поднималась по ней. Еще один темный коридор и приглушенные голоса с другой стороны маленькой зеленой двери. Она постучала.

— Входи, входи. Доброе утро, Амандина.

Он кажется еще больше, чем вчера. Свежая белая рубашка, голландские синие подтяжки, маленькая аккуратная бородка и усы — как я могла вчера не заметить его бороду и усы? — еще влажные после утреннего туалета. Он зачерпнул из большой белой миски нечто, похожее на жидкую, красноватого цвета похлебку, попробовал, поднялся ей навстречу.

Девочка протянула руку, которую господин Катулл бережно пожал.

— Бонжур, месье.

— Бонжур, моя маленькая и желанная гостья.

— Присаживайся, это Изольда. Мадам Изольда, могу я вам представить…

— Добрый день, дорогая.

Мадам Изольда была худой и высокой, с впалыми щеками, глазами жидкого коричневого цвета, непрерывно моргавшими, белыми до синевы зубами, темными волосами с легкой примесью седины. Ее дыхание пахло семенами аниса, загрубевшими руками она погладила Амандину по щекам, глядя на нее с широкой улыбкой.

— Ты так крепко спала прошлым вечером, когда месье принес тебя сюда, что я помогла раздеть и устроить поудобнее, чтобы ничего не мешало видеть сладкие сны. А теперь, конечно, ты хочешь есть.

— Не очень. Я съела довольно много сыра вчера…

— Хлеб, немного хлеба и теплого молока. И утреннее яйцо с несколькими каплями бренди. Тебя необходимо подкормить. Вижу это отчетливо.

Изольда разбила большое коричневое яйцо в чашку без ручки, энергично взболтала его вилкой, добавила в чашку несколько капель из высокой зеленой бутылки, снова размешала и, вручив микстуру Амандине, кивала головой, подгоняя:

— Одним большим глотком. Это единственный способ проглотить.

Амандина выпила, задохнулась, но быстро восстановила дыхание. Она неуверенно улыбнулась Катуллу, который смеясь проговорил:

— Добро пожаловать в Валь-дʼУаз, малышка. У нас не слишком богато с едой, как ты еще увидишь, но есть несколько действительно хороших куриц. Свежее сырое яйцо каждый день восполнит недостаток других продуктов. Что радует.

Амандина порвала хлеб на маленькие кусочки, разложив их на белой вышитой салфетке. Когда Изольда поставила на стол чашку горячего молока, девочка обхватила ее руками. Глоток. Улыбка Катуллу, еще глоток.