Дикая Флетчер - Кэти А. Такер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Кстати о пицце…
– Я голодна.
И вымотана.
– Да, я тоже. Хорошо, что мы закругляемся. – Джона вздыхает и отстегивает ремень безопасности.
Но пока не собирается выходить. Я вижу, он хочет что-то сказать, но потом передумывает. Мы остаемся в неловкой тишине.
– Ну, спасибо, что взял меня с собой. И не разбился, – продолжаю я, надеясь снять внезапное, странное напряжение. – Мне было весело.
И, что еще более важно, я начинаю понимать, насколько «Дикая Аляска» важна для многих людей; сколько деревень полагаются на моего отца, Джону и других пилотов, которые привозят им все необходимое для выживания.
И это при том, что такой груз лежит на плечах папы с двадцатилетнего возраста.
Между тем мне двадцать шесть, и я даже не хочу брать на себя ответственность за содержание домашнего животного.
Взгляд Джоны на мгновение останавливается на мне, а затем устремляется в боковое окно.
– Благодари своего отца. Это он заставил меня взять тебя с собой.
– Уверена, заставил, – бурчу я, когда Джона выскальзывает из самолета.
Почему он не может просто признать, что ему тоже понравился сегодняшний день?
Когда я выхожу, к самолету идут папа вместе с Агнес.
– Итак? Куда вас, ребят, занесло? – спрашивает отец, его любопытный взгляд перемещается между нами.
– Калла? – переспрашивает Джона.
Внезапно я снова чувствую себя девятилеткой, возвращающейся домой для мучительного допроса «что ты сегодня выучила в школе». Только тогда мои ответы были неохотными и сводились к «всякой ерунде», а сейчас я перечисляю названия деревень, которые не могу выговорить, и передаю приветы от людей, которых повстречала.
– Я так понимаю, ты сделала несколько фотографий? – Папа кивает на «Кэннон» Саймона.
– Пока у меня не села батарейка на полпути.
– Тогда завтра тебе снова придется прогуляться с Джоной, – непринужденно говорит Агнес, ее губы трогает крошечная, веселая ухмылка.
Я уже собираюсь сказать «Конечно!», когда руки Джоны поднимаются в знак капитуляции.
– Я совершил свое покаяние. У нас тут полно пилотов. – Я чувствую, как неожиданно вытягивается мое лицо, а желудок опускается. – Серьезно, Рен. Она, пожалуй, худший пассажир из всех, что у меня были. Тебе должно быть стыдно.
У меня отпадает челюсть.
– Эй! Я была отличным пассажиром!
Суровое выражение лица Джоны наконец-то раскалывается от его улыбки.
Он шутит, понимаю я. На меня накатывает облегчение.
Сопровождаемое волной замешательства. Почему мне стало легче? Почему меня вообще волнует, хочет ли Джона снова взять меня с собой?
Потому что, несмотря на то, что большую часть этого дня я провела, вцепившись в сиденье и повторяя коротенькие молитвы себе под нос каждый раз, когда мы взлетали или приземлялись, это был страшный и волнующий день, подобного которому я никогда не испытывала раньше, вот почему.
День, который я не могу описать. День, который я, наверное, запомню на всю оставшуюся жизнь.
И тот факт, что я была с Джоной, вероятно, сыграл свою роль в этом.
Конечно, он грубоват. Он может быть слишком дерзким, слишком прямолинейным и слишком откровенным. Ему просто необходимо научиться не высказывать свое мнение по любому поводу. Но еще он может быть игриво остроумным и вдумчивым. И как бы он ни старался, ему не удается скрыть тот факт, что жители деревень ему небезразличны.
– Эй, Барт не обнаружил в Бетти никаких проблем? – спрашивает Джона, повторяя свое любимое движение «рука-кепка-волосы».
Мой отец трясет головой.
– Сказал, что дважды обшарил ее вдоль и поперек и не смог ничего найти. Начинаю думать, что это все воображение Джорджа, что вполне вероятно. Парень до сих пор уверен, что птица влетела в его пропеллер, потому что Бобби не зашила дырку в его счастливых носках.
– И что он ударился об этот пень и сломал шасси из-за черной кошки на ступеньке перед домом, – добавляет Джона.
– Джордж немного суеверен, – объясняет мне Агнес преувеличенным шепотом.
– Не думаю, что виню его.
Птица в пропеллере? Сломал шасси? Я рада, что мы не начали день с подобных историй.
– Мы не можем позволить себе держать ее в ангаре дольше, чем нужно, особенно с учетом надвигающейся крупной погодной ситуации. Мы можем остаться на земле на все выходные, – говорит папа.
– На все выходные? – повторяю я. – Я смогу добраться до Анкориджа к своему рейсу в воскресенье?
– Может, и нет, – признает он, а затем медленно добавляет: – Если ты беспокоишься об этом, Джона может вылететь с тобой в Анкоридж в пятницу утром. Дождь должен начаться только той ночью. Ты можешь провести пару дней в городе. – Его брови сходятся вместе. – Там тебе, наверное, будет попривычнее.
– В пятницу утром.
Это означает, что у меня остается только один-единственный день здесь.
Один день с отцом.
– Тогда ты успеешь на воскресный рейс домой. – Его серые глаза опускаются на землю, словно выискивая что-то в выбоинах.
Он чувствует то же, что и я?
Что я только что приехала и еще не готова попрощаться?
«Я могу остаться», – напоминаю я себе. Но почему бы папе просто не попросить меня об этом?
Кроме очевидного ответа – что он не хочет, чтобы я была здесь.
Я заглушаю неуверенный голос маленькой девочки в своем сознании и ищу другую причину.
Может, он думает, что я хочу улететь. Может, он не хочет ничего говорить и заставлять меня чувствовать себя обязанной. Так же, как он никогда не просил остаться мою мать.
Я чувствую на себе тяжелый взгляд Джоны. Словно прочитав вихрь противоречивых мыслей в моей голове, он кивает мне с широко раскрытыми глазами: «Ты знаешь, что тебе нужно делать».
Я колеблюсь.
– Или я могу просто перенести свой рейс на следующие выходные.
Брови отца изгибаются дугой, пока он внимательно смотрит на меня.
– Ты этого хочешь?
– Я имею в виду, если ты не против, чтобы я подольше пожила у тебя. Я знаю, что ты начинаешь лечение на…
– Я не против, – быстро отвечает он, после чего улыбается и, если я не ошибаюсь, вздыхает с облегчением. – Это и твой дом тоже. Здесь, на Аляске.
– Ладно. Тогда я останусь еще ненадолго.
Правильное ли это решение?
Агнес сияет, а Джона кивает, и это заставляет меня думать, что так оно и есть.
Ветер с утра усилился и гуляет между нами, шевеля волосы и вызывая дрожь в теле, напоминая мне, что у меня нет теплой одежды.
– Кстати, ты забрал мои сумки?
– Да… Об этом… – Папино лицо кривится. – Когда Билли пошел в камеру хранения, чтобы принести твои чемоданы, то не смог их найти.
И вот так просто лопается маленький счастливый пузырик, который вырос вокруг