Августовские пушки - Барбара Такман

Рядом с этой группой располагалась 1-я армия под командованием генерала Дюбая. Он, как говорили, не признавал невозможного, сочетал упорство с неограниченной энергией и по ряду причин, скрытым в хитросплетениях французской армейской политики, находился в плохих отношениях с генералом де Кастельно, своим непосредственным соседом слева. Кастельно покинул генеральный штаб, чтобы возглавить 2-ю армию, державшую фронт вокруг Нанси.

По другую сторону от Вердена стояли 3-я, 4-я и 5-я армии, готовясь, в соответствии с «Планом-17», к великому наступлению через германский центр. Занимаемые ими позиции растянулись от Вердена до Ирсона. 5-я армия, имевшая открытый фланг, была развернута на северо-восток для наступления через Арденны, а не на север, где она встретила бы наступающие силы германского правого крыла. Позиции на левом фланге этой армии, с центром у когда-то мощной, а теперь заброшенной крепости Мобеж, должны были удерживать англичане, которые, как стало известно, всех обещанных войск пока не присылали. Недостаточность сил в этом районе не очень беспокоила Жоффра и его штаб, поскольку все внимание они сосредоточили на других направлениях. Однако это обстоятельство вызывало сильную тревогу у командующего 5-й армией генерала Ланрезака.

Ему предстояло выдержать напор правого крыла германских армий, и он слишком хорошо осознавал все опасности своего положения. Его предшественник на этом посту, генерал Галлиени, после тщательного изучения местности и провала всех попыток убедить генеральный штаб в необходимости модернизации фортификационных сооружений Мобежа, понимал всю трудность создавшегося положения. Когда в феврале 1914 года Галлиени достиг предельного возраста для службы, на его место Жоффр назначил Ланрезака, «настоящего льва», чьи интеллектуальные способности вызывали у него восхищение. В 1911 году Жоффр включил Ланрезака в число трех кандидатов на пост заместителя начальника генерального штаба. Благодаря своему «выдающемуся интеллекту» Ланрезак считался звездой генерального штаба, прощавшего ему язвительность, несдержанность и грубые выражения, к которым он прибегал для ясности, точности и логической выразительности своих лекций. В шестьдесят два года он, так же как Жоффр, Кастельно и По, был типичным французским генералом — с густыми усами и солидным брюшком.

В мае 1914 года, когда каждого генерала ознакомили с касающимися лично его частями «Плана-17», Ланрезак сразу же указал на опасность, грозящую открытому флангу армии, если немцы вдруг ударят всеми силами западнее Мааса. Генеральный штаб отверг его возражения, исходя из своих теоретических построений, что чем сильнее германское правое крыло, «тем лучше для нас». За несколько дней до мобилизации Ланрезак изложил свои возражения в письме Жоффру, которое после войны вызвало целый поток критики и противоречивых суждений над могилой «Плана-17». Как вспоминал один из знавших Ланрезака офицеров, тон этого письма был не смелым вызовом плану, а скорее профессорской критикой научной работы ученика. Наступательные планы для 5-й армии, указывал Ланрезак, основаны на предположении, что немцы двинутся через Седан, хотя, вероятнее всего, они совершат обходный маневр далее к северу, через Намюр, Динан и Живе. «Несомненно, — поучал профессор, — как только 5-я армия начнет наступление в направлении Нефшато (в Арденнах), она уже не сможет отразить удара немцев севернее».

Именно в этом и заключалось главное, однако Ланрезак, будто защищаясь, уменьшил силу своих аргументов, добавив: «Подчеркиваю, это всего лишь предположения». Жоффр получил письмо 1 августа, в день мобилизации, и решил, что оно «совершенно неуместно», тем более когда «весь мой день занят решением важных вопросов». Ланрезак так и не получил ответа. В то же время Жоффр развеял опасения генерала Рюффе, командующего 3-й армией, который выразил беспокойство в отношении возможного «парадного марша немцев через Бельгию». С характерной лаконичностью Жоффр сказал: «Вы ошибаетесь». Он был убежден, что главнокомандующий должен не объяснять, а приказывать. «Простым» генералам следует не думать, а выполнять приказы. Если генерал получил от него указание, он должен действовать со спокойной совестью, как велит долг.

Третьего августа, когда Германия объявила войну, Жоффр собрал генералов на совещание. Они надеялись наконец услышать его объяснения общестратегических задач «Плана-17». Но надежды не оправдались; в ответ на их замечания Жоффр выразительно молчал. Затем слово взял Дюбай, заявив, что для ведения наступления его армии требуются подкрепления, которых ему не дают. Жоффр тогда произнес одну из своих загадочных фраз: «Возможно, это ваш план, а не мой». Поскольку никто не знал, как толковать это изречение, Дюбай, решив, что его не поняли, вновь изложил свои доводы. Жоффр «со своей обычной блаженной улыбкой» произнес то же самое: «Возможно, это ваш план, а не мой». Дело в том, что, по мысли Жоффра, в безграничном хаосе войны решающую роль играл не сам план, а та энергия и воля, с какими тот проводится в жизнь. Победа, верил он, приходит не в результате блестящего плана; выигрывает тот, кто обладает огромнейшей твердостью духа и уверенностью. Жоффр считал, что он наделен именно такими качествами.

Четвертого августа он разместил главный штаб, или Grand Quartier General (GQG), в Витриле-Франсуа на Марне, примерно на полпути между Парижем и Нанси. Это место находилось приблизительно на равном расстоянии, в 80–90 милях, от каждого из пяти армейских штабов. Не в пример Мольтке, который за свое недолгое пребывание на посту главнокомандующего ни разу не выезжал на фронт и не посетил ни одного полевого штаба, Жоффр находился в постоянном и личном контакте с командующими армиями. Он объезжал войска, удобно устроившись на заднем сиденье мчавшегося с бешеной скоростью автомобиля, которым управлял его личный шофер Жорж Буйо, трижды завоевывавший «Гран при» в автогонках. Считалось, что немецкие генералы, получавшие для исполнения четко составленные планы, не нуждались в постоянной опеке. Французские же генералы, по выражению Фоша, «должны мыслить», однако Жоффр все время подозревал, что, вдобавок к прочим, свойственным человеческой натуре недостаткам, у них ослаблена и воля, поэтому он любил держать генералов под постоянным наблюдением. После маневров 1913 года он уволил в отставку пять генералов, что вызвало сенсацию в общественных кругах и возбуждение в гарнизонах — ничего подобного ранее не случалось. В августе, когда в ход пошли не холостые, а боевые патроны, Жоффр принялся смещать генералов одного за другим при первых признаках того, что, по его мнению, было проявлением некомпетентности или недостаточного рвения.

Это рвение, своеобразный энтузиазм и порыв достигли своей наивысшей точки в штабе в Витри, расположенном на поросших лесом спокойных берегах Марны, игравшей золотисто-зелеными отблесками на августовском солнце. В школьном здании, где размещался главный штаб, между оперативным отделом, или Третьим бюро, занимавшим классные комнаты, и разведывательным отделом, или Вторым бюро, засевшим в гимнастическом зале, где гимнастические снаряды были отодвинуты к стене, а кольца подвязаны к потолку, существовала глубокая, непреодолимая пропасть. Весь день Второе бюро собирало информацию, допрашивало пленных, расшифровывало документы, строило на основе добытых сведений хитроумные предположения и передавало сводки соседям. В сводках постоянно подчеркивалась активность германской армии к западу от Мааса. Весь день Третье бюро читало сводки, критиковало их, спорило и отказывалось им верить, если они подтверждали выводы, в соответствии с которыми французам пришлось бы менять планы наступления.