По ту сторону - Инга Андрианова

— Ну, Артамоныч, стереги свой шкаф! — пробормотала я и выдвинулась к полкам, — Приступаю к работе!

В тот же миг зазвенел телефон. Я вернулась к столу, подняла трубку:

— Слушаю вас! — произнесла я, как можно любезней, но Артамоныч интенсивно замотал головой.

На том конце провода стальной женский голос потребовал Антона Дмитриевича.

— Соединяю, — прогнусавила я по-киношному и вывела звонок на кабинет начальника. Тот алекнул, помолчал, миролюбиво рассмеялся:

— Новенькая, а что делать? Да знает она… да выучит все… Ты даже не переживай!

— Жена, — прошептал Артамоныч, — А в дальнейшем здесь принята фраза «Альбатрос Трейдинг, добрый день!».

— Таки трейдинг? — не удержалась я.

— И даже альбатрос!

Первая неделя выдалась штормовой: я принимала факсы и с подстрочным переводом таскала их начальству, подшивала, фиксировала и составляла ответ; переводила контракты взад — вперед и снова подшивала, алекала на все лады и вежливо объясняла обиженным женским голосам, почему Антона Дмитрича все время нет на месте.

В конце недели ворох бумаг накрыл меня с головой. Ни пунктуальность, ни азарт, ни расторопность не спасали от той лавины документов, что ежеминутно выплевывали факсы, принтеры и прочие злодеи. Когда последний сотрудник, стукнув дверью, ускакал вниз по лестнице, я разложила бумаги по файлам, выключила компьютер и минут десять просидела, уставившись в одну точку.

— Ничего у меня не получается! — пожаловалась я книжному шкафу.

— Это не так, — услышала я ровный голос, — Я чувствую вашу поддержку. Меня ваша работа вполне устраивает.

В дверях стоял Антон с ключами от машины:

— Опять забыл бумаги!

Он прошел в кабинет и прокричал сквозь шум выдвигаемых ящиков:

— Хорошо, что не успел далеко отъехать! Ну вот и порядок, — он снова появился в дверях с увесистой папкой в руках, — И вообще, давай «на ты», а то уж слишком формально.

— Давай, — удивилась я, — если здесь так принято.

— Вот и отлично! — улыбнулся он, — И не переживай ты так, все у тебя получится!

И он умчался вниз, гулко топая в вечерней тишине.

Все лето фирма набирала обороты, а я отточенным движением приводила в порядок дела и мчалась на новые переговоры. В таком режиме пролетел июль, промелькнул август, и вот однажды, выглянув в окно, я поняла, что лето кончилось, и наступила странная осень.

Да, осень в том году была действительно странной: и погода, и окружающие вели себя чудно. Митька накупил мне кучу дорогих вещей: и деловой костюм, и шубу, и сапожки. В довершение ко всему он приволок флакон духов и поздравил меня «С днем листопада». Обалдев от всего этого изобилия, я нарядилась в обновки, накрасила губы и надушилась Шанелью. Алиса обошла меня, обнюхала и назвала космическим пришельцем. Валерия бросила все свои курсы и от безделья начала хандрить: она рассорила Антона со свекровью и попыталась выписать его из родительской квартиры. Странно вели себя все, включая правительство, расстрелявшее собственное гнездо с горбатого моста над древнею рекой.

Был обеденный перерыв, из кафешки уже тянуло кебабами, а мы с Артамонычем домучивали контракт. Хотелось есть, но в отличие от начальства, мы не могли сорваться на обед. Раз за разом я набирала Женеву и слушала короткие гудки. Открылась дверь, и в комнату вошла высокая худая женщина в затемненных очках. Я нацепила улыбку и приготовилась отвечать на вопросы. Как выяснилось, зря — дама молча прошла в кабинет начальника, покрутилась там с минуту, вернулась обратно и уставилась на наши с Артамонычем взъерошенные лица:

— Где шеф?

— Антон Дмитрич обедают, — ответила я, продолжая глупо улыбаться.

— В кафе его нет, — дама явно не спешила отвечать на мою улыбку.

— Сегодня они с братом обедают в «Серене», — я смутно ощущала право визитерши на информацию о братьях.

— Ах, вот как? — удивилась та, и гордо поплыла из комнаты.

— Жена, — ухмыльнулся Артамоныч.

— Строгая и неприветливая, — буркнула я сквозь гудки.

— Я слышала! — крикнула длинная тетка из самых глубин коридора.

Я ткнула пальцем в сторону двери и прошептала:

— Еще и ушастая!

Артамоныч приложил ладони к ушам, изображая слона, и так же молча произнес:

— А я все видела!

Тут мы оба не удержались и прыснули в голос.

Жена Антона навещала нас часто, и очень скоро я научилась узнавать ее по шагам. Моложавая и эффектная она страстно желала казаться светской, но выглядела простовато из-за своей хронической возбужденности. К нам, рядовым сотрудникам она относилась благосклонно, немного снисходительно и чуточку кокетливо. Со временем конфуз нашей первой встречи стерся из памяти, и мы с Артамонычем перестали корчить рожи за ее спиной.

За окнами лило, ветер ныл и швырялся листвой. Ветки секли запотевшие окна, с набережной долетал протяжный стон машин. Порыв то усиливался, то затихал, давая передышку истерзанным ветвям. Рабочий день давно закончился, умолкли голоса, затихли двери, мир погрузился в шум дождя. При свете настольной лампы я дописывала письмо бабушке, подозревая, что дома этого сделать не удастся, потому что Алиса немедленно усадит меня за книжку или утащит играть. В моменты затишья я вскакивала с места, но тут же представляла себя под дождем в холодном темном переулке, и обреченно вздохнув, возвращалась за стол. Было жаль новых сапог, а от мыслей о мокрой одежде кидало в озноб.

Ветер стенал, распалялся все больше, пока не завыл, словно раненный зверь и не захлебнулся, дойдя до высшей точки. Все шумы разом стихли, и в наступившей тишине я четко расслышала чьи-то шаги. Шаги приблизились и смолкли, а секунду спустя на пороге возник Антон. Он протопал за стол Артамоныча, открыл свой кейс и выудил на свет бутылку коньяка.

— Как жизнь? — последовал мудрый вопрос.

— Жизнь прожита не зря! — ответила я, разглядывая сильно початую бутылку.

— Стаканы неси! — коротко приказал Антон.

— Сколько?

Он оглядел пустую комнату и, совершив математический подвиг, уверенно произнес:

— Два.

Я выставила два бокала и нехотя выложила на блюдце покусанную плитку шоколада.

— Выпьем немедленно! — пригрозил Антон.

— В такую погоду можно и медленно.

Он плеснул в бокалы, и молча опрокинул свой, не тратя времени на тост.

— А знаешь, у меня машину угнали…

— Жалость-то какая! — искренне посочувствовала я, — Это ж теперь пешком да по такой погоде!