Курс на прорыв - Александр Плетнёв

Лей намеревался просто отвлечь противника, но результат импровизации с обнажёнкой превзошёл все ожидания. Став на колено, быстро прицелился, не особо переживая, потому что почти в упор, и пальнул.

Чиркнуло в доли секунды – удар в скулу, ниже пилотской кабины. Морпех не удержался и вывалился, повиснув на ремнях, кукольно болтая конечностями. Коптер повело, накренив под таким углом, что казалось – сейчас зацепит воду лопастями. Машину подраненно потащило… потащило, воя, молотя винтами в другой, надрывной тональности. И только метров через двести пилотам удалось выправить полёт.

Харебов от неожиданности только и успел присесть, когда почти над головой прошелестела граната. Точнее, всё сплелось в одну связку: выстрел, короткий росчерк, вспышка-попадание.

Сзади восторженно заорал лейтенант, ему вторила растрепанная блондинка, подпрыгивая, вертя над головой лифчиком, совсем забыв, что почти голая, а её белые груди скачут двумя спелыми бутонами.

«Кинг» словно обиженный жук уходил прочь, черня след дымом.

«Какой живучий гад! – Смотрел вслед майор, пытаясь вспомнить маркировку на гранатах к РПГ. – Вроде бы в подсумке были и обычные, и осколочные. Интересно, какую воткнул лейтенант?»

Подбитая машина хоть и удалялась, но в какой-то момент ему показалось, что дым стал гуще. Потом затанцевал оранжевый огонёк пламени, разгораясь, разрастаясь и разом выплеснувшись в характерный апельсин керосиновой вспышки.

* * *

«Си Кинг» ещё горящим клубком сыпался в воду, а Харебов уже корячился на вертолёт, прикрикивая на лейтенанта, чтобы тот помогал разводить лопасти.

– У нас и часа нет в запасе!

То, что экипаж «Кинга» доложил о советском вертолёте на борту яхты, даже не обсуждалось. И о том, что атакован, тоже наверняка голосил на пол-океана. Пока не взорвался.

Бедняжка Мэрилин только сейчас допёрла, каких делов натворили не без её помощи – стояла отрешённо, кутаясь в халат. А её подруга смотрела в бинокль – керосиновое пятно в километре ещё догорало, чадя, и никакого намёка на спасательные плотики.

Харебов щёлкал, щёлкал тумблерами, радуясь, что в тропиках, и много времени на разогрев не потребуется.

Лейтенант снял зацепки с шасси, забрался в кабину и занудил какого-то чёрта, оглядываясь на две женские фигуры на шкафуте:

– Бля-а! Как по-скотски получается – улетаем… бросаем… Может, их с собой забрать?

– Ты рехнулся? Посмотри! Они никуда не собираются! Ещё и ручкой «счастливого пути» тебе сделают. Им с нами куда как опасней, чем остаться! На! – Командир вытащил ключи от зиповского замка и радиодетали от судовой радиостанции. – Отдай девкам. Скажи, чтобы, как только мы взлетим, освободили этого доморощенного «крепкого орешка». Пусть запускает радиопередатчик и голосит о помощи. А то вояки амерские действительно сдуру в них ещё чем-нибудь влепят.

Машина вошла в режим, свистя на повышенных оборотах. Майор нетерпеливо поглядывал на время, но лейтенант на удивление долго не прощался – забрался в кабину, сопя совсем как обиженный ребёнок.

Сдёрнулись резко и, накручивая максимальные, поползли вверх.

– Эфир мне давай.

Сейчас надо было по возможности как можно дальше уйти от последней точки координат.

Харебова смущало именно то, что прилетел «Си Кинг». Вёртолётина эта не маленькая и, как правило, базируется на крупных кораблях. Например, типа «Тарава». И он там, естественно, не один.

Если «на разборки» прилетит такой же «Си Кинг», то оторваться от него ещё можно (скорость у «камова» побольше будет), но от ракеты «воздух-воздух» не убежишь. И уж полный швах, если на палубе у янки есть «харриеры».

Сидел вот так, вжавшись в кресло, ожидая со стороны хвоста ракеты с тепловой головкой наведения, и самое мерзкое, что ничего нельзя сделать.

Вытягивающееся в удивлении лицо штурмана заметил краем глаза и резко повернулся в немом вопросе «что?», ожидая ещё какой-нибудь хреновой новости.

Лейтенант слушал эфир, и его недоумение медленно перерастало в ширящуюся улыбку.

– Что? – брякнул в переговорное командир.

Штурман не отвечал, чуть склонив голову, как будто прислушиваясь.

– Да ты скажешь, что там? – не терпелось майору, хотя уже и сам понял, что ничего пакостного услышать не должен.

– Я переговоры на УКВ словил. На русском и, походу, с вертолётом, а значит…

Харебов и сам знал, что это значит. То, что в пределах ста километров и советский вертолёт, и корабль-носитель.

– Так хрена ль ты сидишь?

– Встать? – попытался пошутить лейтенант.

– Связь давай, чудило. Тут твоя вставалка не нужна!

Проснулся в испарине… Тропики это такая сволочность, что какая бы ни была вентиляция каюты, духоту нет-нет да словишь. А потому сначала холодный душ.

Сон долой, растереться полотенцем, брит с вечера, быстро собраться и на «ходовой».

Капитан 1-го ранга Саможенов бодрячком взбежал наверх, принял доклады, выдал по мелочи люлей (всегда найдётся за что), вышел на крыло мостика.

Как просил, подняли затемно. Ночь ясная, луна…

В голову тут же взбрели строчки «гения»[40] литературы, которые по привычке переложил на свои реалии: «Ночь, луна – фонарь, “аптеки” нет, но “улица” до горизонта!»

Словно издевательски на «лунофонарь» наползла шальная тучка, вырубив всю ясность.

– Так, а где наш «калека»? – задался вопросом у сигнальщиков.

– Вот там, товарищ командир, – морячок указал направление.

Заметный тёмный силуэт. Даже видно небольшой белеющий бурунчик в носу.

Туча внезапно сползает, и крейсер словно выпрыгивает из-под лунного света – углами и обводами. С заметным креном. Эта скособоченность придаёт ему вроде бы нелепый, но в то же время зловещий вид.

«Пират он и есть пират! Словно Джон Сильвер на одной ноге, – нашёл подходящее сравнение Саможенов, – что ж за секреты ты в себе несёшь – корабль-призрак, корабль пират, почти “Киров”, но и не “Киров”?»

Перед самым выходом из Дальнего на «Минск» командировали двух морских офицеров – капитаны второго и третьего ранга. Молчуны, но ещё на трапе по неуловимым штрихам и манере поведения сразу стало ясно – ребята из «тайного ордена». Контрразведка флота.

Свой особист сразу по струнке зашагал, почуяв «государственную» длань.

Потом начались переговоры с крейсером-близнецом с ретрансляцией на Москву, после которых эспээсовцы рты боятся открыть.

Эта секретность раздражала, естественно принимаясь в понятиях военной субординации. Пока не настаивал, неукоснительно выполняя распоряжения штаба и лично главкома.