Opus 1 - Евгения Сергеевна Сафонова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Учитывая некоторые наклонности Кейлуса, при дворе хорошо известные, недовольство покойного лиэра Тибеля можно было понять.
Композитором Кейлус считался весьма посредственным. Иных его сочинения и вовсе заставляли морщиться. Где благозвучие, привычная стройность формы, чистые и ясные гармонии? Откуда эта любовь к диссонансам, режущим уши, к мелодиям, в которых отсутствуют простота и естественность? Изломанные ритмы, гнетуще мрачные настроения, неясность композиции, издевательская патология гармонизации… Музыкальная натура Кейлуса Тибеля в приличном обществе единодушно считалась столь же неуравновешенной, больной и извращённой, сколь человеческая. И по всеобщему признанию огромной части его сочинений (за некоторыми удивительными исключениями) больше пристало бы звучать в преисподней, чем на балах и уютных светских вечерах.
Тим же просто считал всё это «приличное» общество сборищем тупых, желчных и ограниченных ханжей.
Увидев, что Кейл сочиняет, он хотел уйти: сбить творческий настрой легко – тем более вестями, о которых Тим собирался сообщить, – а вот вернуть куда сложнее. Но его уже заметили.
– Да, Тим? – выпрямившись и отложив перо, спросил Кейлус хмуро.
Конечно же, он знал: нарушить его творческое уединение в Золотой гостиной секретарь мог лишь по срочному делу. И одного взгляда на лицо Тима хватило бы, чтобы понять – дело это будет нерадостным.
– На табличке сообщение. – Приблизившись, Тим скупым жестом протянул ему небольшой, с ладонь, грифельный прямоугольник. Ноздри пощекотали тёплый аромат кедра и цитрусовая горечь, осевшая на длинных волосах Кейла, прихваченных лентой. – Ты оставил её в кармане куртки.
Такими табличками издавна пользовались для дистанционной связи, и их очень любили люди, воротившие различные грязные делишки. К примеру, как только что узнал Тим, некоторое время назад Кейл связался с «коршунами» лиэра Дэйлиона, заказав им убийство принца, и получил табличку от них. Вторая, парная, находилась у Дэйлиона; одному из них достаточно было нацарапать на табличке послание (чем угодно, хоть чернилами), чтобы оно тут же проявилось на другой. Белыми, точно мелом выведенными письменами.
Ими и была сейчас исчеркана чёрная поверхность.
Тим следил, как Кейл читает сообщение. Довольно подробное, изложенное бисеринками мелких букв. Потом – скупым резким жестом – без единого слова Кейлус сжал табличку в кулаке, заставив хрупкий тонкий сланец брызнуть осколками на пол.
Табличку всё равно требовалось уничтожить, дабы никто не смог обнаружить заказчика, исполнителя или связь между ними. Оттого их и делали настолько хрупкими.
Разжав кулак, Кейлус с брезгливым изяществом отряхнул руку, шевельнув пальцами так, словно смахивал с них воду.
– Ты ведь прочёл? – не глядя на Тима, спросил он.
– Да.
– Даже «коршунам» оказался не по зубам. Надо же. – Отвернувшись, Кейлус уставился на нотные листы, перебирая пальцами по клавишам: легко, касаясь их одними ногтями, извлек стук, похожий на бряцанье костей, но не музыкальные звуки. – Странно… Дэйлион говорит, «коршуны» убиты Мёртвой Молитвой. Но мальчишка не смог бы сотворить её, будь он один. Его должен был кто-то прикрывать. Другой маг. А разведывательное заклинание показало, что живых рядом с ним нет…
Короткий всплеск холодного бешенства уступил место усталости.
– Маг мог телепортироваться к нему позже, – проговорил Тим, удерживаясь от желания высказать всё, что думает по этому поводу – и на что не имел никакого права. – Одновременно с «коршунами».
– Но у малыша Уэрти точно завёлся друг, о котором мы ничего не знаем. Никто не знает. И что ему понадобилось у истока Лидемаль? – Кейлус посмотрел на окно, у которого стоял клаустур. За ним чёрное небо сыпало снег, припудривший сад загородного имения лиэра Тибеля праздничной белизной. – Тим, ты точно никого не видел в его замке?
– Нет. Никого и ничего подозрительного.
Белые пальцы, отчётливо выделявшиеся на чёрных клавишах, замерли.
– Забавно. – Повернув голову, Кейлус посмотрел на своего секретаря. – В прошлый раз ты повторил то же самое. Слово в слово… как нечто заученное.
От того, как пристально в него вглядывались тёмные, так хорошо знакомые глаза – с оттенком бронзы, но без её блеска, – Тиму стало не по себе.
– Клянусь, я не лгу. Не тебе. Ты же знаешь.
Нечто, скользнувшее в его голосе, заставило Кейлуса разом смягчиться. Может, потому что понял – это правда. Может, потому что Тиммир Лейд был последним человеком в этом мире, которого ему бы хотелось пугать.
– Я бы никогда не заподозрил тебя во лжи. – Кейлус коснулся его пальцев мимолётным, извиняющимся жестом. – Просто… хотя нет, вряд ли это возможно. Даже скорее невозможно. – Холёные руки – голубые жилки вен пересекали чуть выпирающие пястные кости – вновь легли на клавиатуру. – Иди.
Тим не стал задавать вопросы. Прекрасно знал: если Кейл захочет, расскажет сам. Когда мысль или подозрение оформится достаточно ясно, чтобы это можно было высказать. Просто отвернулся, и зазвучавшая музыка провожала его, подталкивая в спину.
Забавно. Он точно помнил, что не увидел в саду замка Рейолей никого и ничего подозрительного. Помнил, что проник туда, разведал обстановку и ушёл. Но как?.. В голове были факты, но не воспоминания. Ни картинок, ни запахов, ни звуков.
Впрочем, это пустяк. Нет никаких поводов тревожиться. И рассказывать это Кейлу, естественно, тоже незачем. Ни к чему волновать его подобной…
Клаустур, что пел рождаемой мелодией, заставил его замереть на пороге.
Одна музыкальная фраза показалась Тиму странно, до боли знакомой. Нет, он слышал не её – Кейл ведь сочинял, и Тим никак не мог слышать этого раньше, – но что-то очень похожее. Эта щемящая интонация, напоминавшая скорее низкое пение струн, – Кейл даже в сочинениях для клаустура любил имитировать звучание оркестра; эта печаль, и тоска, и томление, и…
В его ушах всплыл обрывок мелодии, которую действительно извлекали из струн. Где-то. Когда-то. Странное, немного механическое, немного неживое звучание.
Голова взорвалась жгучей, всепоглощающей болью, утащившей Тиммира Лейда в черноту.
***
Ева долго смотрела на открытый виолончельный футляр. Расстегнув липучки ремешка, который Герберт догадался застегнуть вокруг шейки, достала инструмент – и правда целёхонький. Положив себе на колени, как больного ребёнка, погладила пальцами деку, убедившись, что на ней не осталось никаких следов поломки.
Вернув Дерозе в футляр, подняла взгляд на Герберта, чувствуя, как жгут глаза холодные слёзы.
– Я не знал, где должно быть это, – добавил некромант, протянув ей подставку. – Мэт сказал, её вставляют под струны. Даже если так, сам я это делать побоялся.
Мэт, значит…
Ева взяла у него из рук кусок кленового дерева,