Свет. Испытание добром? - Юлия Федотова

Где разостлан грубый невод,

Мертвый виден на песке.

Безобразно труп ужасный

Посинел и весь распух…

А. С. Пушкин

Дорога от Перцау до Логова льва вышла легкой и недолгой. Лежала она вдоль побережья, и кони, уставшие от долгого перехода через болота, весело рысили вдоль уреза воды по плотному сырому песку. Им нравился простор, нравился свежий соленый воздух, и, если есть у лошадей свои боги, животные наверняка благодарили их за ниспосланное облегчение.

Людям тоже было легче. Дни стояли знойные, но здесь, на побережье, жара не так ощущалась, прохладный северный ветер гнал ее прочь.

Воды Нифльгардского залива были холодны всегда, даже в разгар лета не каждый мог решиться в них окунуться. У них даже цвет был особенный: свинцово-серый, неприветливый. И только в самые теплые дни на ярком солнце морская гладь приобретала густой темно-зеленый оттенок. Кальпурцию невольно вспомнились прозрачно-голубые волны родного побережья. Без всякой, правда, ностальгии вспомнились, просто по контрасту. Море слишком долго служило причиной его страданий и теплых чувств не вызывало до сих пор. Не другом оно было молодому силонийцу, а побежденным врагом.

Йорген фон Раух море любил всегда. И в холодных его волнах когда-то плескался до посинения и не вылезал до тех пор, пока его не выуживал кто-нибудь их старших: отец за ухо или Дитмар за ногу. Тогда, до войны, они чуть не каждый месяц наведывались в гости к дядюшке Сигебанду, и за несколько лет он изучил дорогу между Логовом льва и Перцау не хуже чем двор родительского замка: помнил каждый изгиб берега, каждый куст, каждый крупный камень, каждую рыбачью хижину, что встречалась на пути.

…Последний раз он проезжал по этой дороге четыре года назад, когда призван был на службу в столицу. Теперь он заново находил все свои старые приметы, и в душе его радость узнавания соседствовала со страхом: вдруг изменилось что-то, вдруг да недосчитается он чего-то из того, что так любил…

Ну так и есть! Сосны нет! Вот здесь, над обрывом, стояла могучая сосна, изогнутая затейливым крючком, тянула к морю свои мохнатые лапы, шишки с них валились прямо на песок. И Рюдигер фон Раух, по очевидной глупости своей (нехорошо так думать сыну об отце, но куда деваться, если это правда?), никак не мог взять в толк, какой смысл каждый раз останавливаться и набивать ими карманы, если вокруг Логова льва растет полным-полно точно таких же сосен. Он не понимал, что та сосна была особенная, любимая, добрая подруга, можно сказать… И вот теперь она пропала куда-то! Должно быть, не устояла под напором зимних ветров и волн, не удержалась в земле наполовину обнаженными узловатыми корнями и рухнула вниз с высоты, уплыла к неведомым землям… Эх, дурак какой! Это же не тот участок обрыва! Вот она, нависающая скала, а под ней – плотно заросший бузиной вход в жилище маленькой хильдемойры; отец никогда не позволял приближаться к нему даже на десять шагов из опасения, что буйные его сыновья эту самую бузину переломают и неприятностей потом не оберешься… Отсюда до сосны еще четверть часа ходу! Перепутал, надо же! Совсем памяти не стало, не иначе старость подкрадывается… О! Черный камень! В детстве таким огромным казался, да и теперь внушает уважение. Это в его тени Дитмар однажды нашел по запаху голого утопленника с лицом, расклеванным птицами, и отметинами от кандалов на белых щиколотках. Должно быть, он давно там лежал, потому что смрад стоял невыносимый.

Шестилетний Йорген не хотел к мертвому телу подходить, даже подумывал, а не поплакать ли ему, страшно же! Но отец сказал строго: «Еще чего! Мы должны похоронить этого несчастного, не хватало, чтобы у нас под боком завелся береговой варсел!» Смешно вспомнить: один-единственный варсел «под боком» в те блаженные дни тревожил ландлагенара Норвальда! Добрая сотня варселов каждую ночь штурмовала Логово льва на третий год Тьмы, и когда Рюдигеру фон Рауху удавалось вырваться на короткий отдых домой, леди Айлели упрекала мужа: «Ах, дорогой мой супруг, ну когда же ты пришлешь обещанных людей, чтобы разделаться наконец с этими беспокойными мокрыми созданиями? Мы уже устали их гонять, они пугают бедняжку Фруте своим воем». Кончилось тем, что любящий пасынок Дитмар привел из Нидерталя отряд стрелков, и те быстро покончили с непогребенными утопленниками при помощи серебряных стрел. Варселы были далеко не самыми опасными из порождений Тьмы…

О-о! А это чудесное место: здесь широкий ручей с красными берегами и ледяной водой, отдающей железом, впадает в залив. Никаких мертвецов – только самые приятные воспоминания! Отец на привале сначала долго-долго читал сыновьям мораль, что благородный человек не должен быть неуклюжим, как сонный кнехт. Все из-за того, что Йорген, видите ли, недостаточно красиво спрыгнул с коня: оступился, коснувшись земли. Ворчал, ворчал, потом встал хлебнуть свежей воды, поскользнулся на камне, покрытом влажным бурым мхом, и с размаху, как самый неуклюжий из кнехтов, плюхнулся боком в ручей! Вылез мокрый, злющий. «Боги шельму метят!» – сказал ему тогда Йорген, счастливо улыбаясь. Смысл этой фразы, часто слышанной от Терезы, няни маленького Фруте, он сам не очень понимал, но чувствовал, что придется как раз к месту. Отец в сердцах отвесил зловредному отпрыску оплеуху, тоже совсем не благородную, но этакая малость не могла испортить прекрасного настроения наследника Эрцхольма. С тех пор это место он особенно любил. И до Логова льва от него оставался один-единственный переход в пару лиг.

Родовой замок фон Раухов был красивым и большим – куда до него моосмоорскому Перцау! Прежде он носил иное, менее звучное и претенциозное название Турмграу[20]. Но Рюдигер фон Раух, будучи с юных лет весьма увлечен собирательством изображений львов, резиденцию, унаследованную от упокоившегося родителя Виглафа фон Рауха, сразу же переименовал и все что можно: ворота замка, фронтоны, каменные тумбы вдоль лестниц, шпили башен – украсил упомянутыми изображениями, изваянными в камне, а также рельефными и живописными. А на площади перед дворцом со временем разместилась эффектная скульптурная композиция: гордый лев, изящная львица и три львенка разной величины. Когда Йорген, назло родителю, придумал коллекционировать овец, тот долго грозился заменить среднего львенка крупным бараном, но так и не заменил почему-то, видно, постеснялся окружающих.

…Подъемный мост опустился им навстречу, лязгнули засовы. Под громогласные приветствия привратников путники миновали ворота наружных стен, потом внутренних. Выехали на просторную, не хуже столичной, площадь… и у Йоргена упало сердце. Львят было двое. Меньший отсутствовал… Нет, отец не избавился от него совсем – все-таки экспонат коллекции. Стыдливо спрятал в кустах можжевельника, выросших перед конюшнями. А чтобы меньше бросался в глаза, перекрасил из светло-серого в аспидно-черный цвет. Больно стало, хоть плачь. Зачем он так с Фруте?

Четыре года не был дома Йорген фон Раух. Как-то неправильно, не с того начиналась долгожданная встреча.