Последний бой Пересвета - Татьяна Беспалова

Наконец Зубейда закончила петь, из седельной сумы достала глиняную крыночку, чистой тряпицей прикрытую, шелковой веревочкой перевязанную. Поднесла крыночку Прохору. Сказала коротко нежным голоском:

– Снадобье.

– Пахнет вкусно, – фыркнул Прохор. – Но не отрава ли, а?

– Не отрава, – ответила девица, сама развязала верёвочку, приподняла тряпицу и начала смазывать Прошкину рожу снадобьем. Нежной ручкой втирала снадобье в раненые, припухшие нос и губы Прохора, а тот позволял, да ещё и жмурился от удовольствия, да ещё и пальцами эдак шевелил, словно примериваясь, как девицу половчее ухватить, но, чуя пристальные взгляды Челубея, не решался к ней прикоснуться.

* * *

Палаты елецкого князя удивили Якова скромностью убранства: простые бревенчатые стены, деревянная утварь, простые одежды челяди. Да, это не Москва. Да и что взять с Ельца? Городишко пограничный. Что ни год, то набег ордынского мурзы. Да и князь Фёдор, человек ещё нестарый, но уставший, словно запалённый конь. Лицо обветренное, дочерна загорелое. В полумраке княжеских палат оно показалось Якову ещё темнее. Князь сидел за столом в окружении вислоусых воевод. Перед ними стояло скромное угощение. Мёда не пили, только квас. Говорили глухо, отрывисто. Смотрели исподлобья, подозрительно. Они пришли втроем, как и были званы: Никита, Яков и Челубей.

– Решили праздник нам испортить? – спросил князь Фёдор.

– Здоров будь, князь Фёдор, – Никита почтительно склонил голову. – И не помышляли о том, чтобы нарушить твои установления или как-то ещё утеснять. Состязание так состязание. Прохор у нас заправский поединщик. Он и сразится с Челубеем.

– Он ранен, – хмуро заметил князь Фёдор.

– Разве это рана? Так, рожа покусана, – буркнул Прохор. – Руки-ноги целы, значит, медведю вашему смогу брюхо проткнуть…

– Ипать тую сувать, – мрачно заметил Челубей.

– Воевать будешь со своими приятелями, – устало молвил князь Фёдор и, обращаясь к Никите, добавил: – Тут за городом видел ли кибитки? То на состязание из Орды, из кочевий, поединщики съехались. Завтра будут друг в друга копьями тыкать. Может, кого-то и убьют, кто знает… А кого не убьют, с теми знакомцами станем. Потешные битвы куда лучше, чем набег воровской. Но и набег может случиться. Буду готовиться и ждать до осенней распутицы. Может, в этом году Бог милует. А если нет, тогда уж придётся всерьёз биться – не забавы ради.

Князь Фёдор умолк, призадумался, на огромного Челубея тёмным взглядом уставился.

– Ипать тую сувать… – буркнул Челубей.

– Не порти мне праздника, Никита, – устало вздохнул елецкий князь.

– Как повелишь, Фёдор Иванович, – ответил Никита Тропарёв.

* * *

– Заведи коней на ладью, – бормотал Ястырь. – Честью прошу, заведи! А то как же я за ними услежу, если тебе отлучиться придётся?

Никита смеялся, поглядывая на волосатое создание, а Яков заводил коней на ладью. Завел всех, на берегу остался лишь Янтарь, соловой масти, степных кровей конь Прохора. Янтаря уж обрядили в броню, оседлали и теперь заботливый Севастьян водил его вдоль по берегу, чтоб конь не застаивался. Прохор же отлучился, запропал куда-то. Яков слышал мельком насмешливые слова, сказанные кому-то Никитой – до баб, дескать, пошёл, перед боем правило у него такое.

Сосна тихо плескалась под бортами ладьи. С посеревших небес сыпал мелкий осенний дождичек. Дальний берег речки скрывала туманная хмарь.

– Странное ты создание, – потешался над Ястырем Никита. – Видно, тятька твой лихим степным наездником был, а мамка – чёрно-бурою лисицей.

Ястырь обижался, косил на Никиту узким зелёным глазом, однако к кинжалу не прикасался, не пытался вытащить оружие из ножен. А вверху, на холме, там, где за кронами дерев прятался купол елецкого храма, уже началось воинское состязание. Якову слышались рёв толпы, звон железа, яростные выкрики поединщиков, конский топот. Вот уже и Прохор явился, кум королю: рожа довольная, сытая. Весело гогоча, натянул кольчугу, пристегнул латы, покрыл голову шеломом. Севастьян ходил вокруг, осматривал придирчиво, приговаривал:

– Эх, копья у нас коротковаты. А у Челубея-то копье в два раза длиннее его самого.

– Мне такого не поднять, – отвечал Прохор. – А если древко тонким будет, сломается оно об чужие доспехи, и толкового удара не получится.

– Не пытайся метить в доспех, – наставлял Никита. – Наноси удар между грудью и плечом – там, где наплечи и нагрудник сходятся. А лучше всего – меть прямо в шею!

– Это уж как Господь меня сподобит, – бормотал Прохор, влезая в седо.

Он был сосредоточен и суров. Молчал всю дорогу от пристани до ристалища, устроенного на площади перед княжескими хоромами, а там, принимая из рук Севастьяна копье, не смотрел уж ни на кого, кроме противника.

Челубей – огромный, могучий, верхом на громадном гнедом коне, без шлема – впитывал восхищение толпы, смотрел по сторонам, жмурил и без того узкие глаза, улыбался блаженно. Копьё его – как и следует на таких поединках, без железного наконечника – походило на лесину. Не копьё – настоящее бревно, под стать самому Челубею – учёному медведю. Зубейда стояла рядом с ним. Наконец-то Яков смог её разглядеть – матовую кожу, изящный изгиб бровей, миндалевидные глаза, губы, подбородок. Забыв обо всём на свете, Яшка всматривался в милые черты и до того забылся, что готов уж был идти по изрытому копытами ристалищу, идти хоть всю жизнь. Так хотелось заглянуть в глаза Зубейды, вдохнуть её запах, изведать вкус её губ.

Янтарь рванулся вперёд, осыпав Якова комьями влажной грязи. Широко раскрыв глаза, оглушённый неистовым воем Севастьяна, Яков смотрел, как несутся навстречу друг другу два коня. Прохор не успел нанести удара копьем и, выбитый из седла ударом Челубеевой лесины, отлетел далеко, упал под ноги елецкой толпе. Труба зычно возвестила об окончании схватки, но Челубей не думал униматься. Подскакав снова к тому месту, где стояла Зубейда, он велел ей подать сулицу и направил коня в сторону поверженного противника. Ельчане, видя, что теперь в руке татарина не деревяшка, а оружие с кованым наконечником, взвыли. Все вокруг просили Прохора подняться и защищаться, но тот лежал бледный с закрытыми глазами, не шевелился.

– Что станем делать? – тихо спросил Яков, увидев подле себя Никиту. Тот ещё ничего не успел ответить, когда послышался пронзительный свист тяжёлой стрелы. Она вонзилась в кольчугу Челубея, наконечник застрял между колец, алое оперение трепетало. За первой стрелой последовали другие: с алым, белым, коричневым оперением. Некоторые были обмотаны подожжённой пенькой. Стрелы сыпались на головы ельчан, словно Божья кара за устроенные игрища. Мироздание потонуло в жутких криках и воплях. Вспыхнул недогоревший тын, занялась кровля княжеского терема, небо заволок чёрный дым.

– К ладье пробираться надо! – рявкнул Никита, бросаясь к берегу реки.

Яков за ним следом. Бежал, озираясь, стараясь поймать взглядом Зубейду, но той и след простыл. Лишь недавние зрители метались по площади, да кто-то из поединщиков. Мельком Яков узрел и князя Фёдора, в шеломе, но без лат, с воздетым к небесам мечом. Увидел и огромную, утыканную стрелами, фигуру Челубея, которому, будто дикому вепрю, все стрелы были нипочём. В следующую минуту Яков услышал вой и визг, замелькали в его глазах лохматые шапки и остроносые сапоги всадников, вооружённых мечами. Бешено неслись всадники на низеньких, лохматых степных коньках. Ордынская конница нежданно-негаданно ворвалась в Елец.