Сименон и Дениз Уиме - Людмила Григорьевна Бояджиева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вскоре девушку выписали и она вновь отправилась в клинику «Везине», в которой работал доктор Юше. Потом смогла вернуться в свой дом в Париже. Сименон едва подавлял страх перед внезапными телефонными звонками, вздрагивал, долго унимал бешено колотившееся сердце.
— Звонили из книжного магазина, твои книги отлично продаются. — Голос Терезы звучал спокойно. Она взяла его руку, покрытую темными пятнами, привычно нащупала пульс, отметив редкие экстрасистулы. Подумала: «Эта пытка убьет его… »
Тереза внимательно всматривалась в осунувшееся лицо дорого ей человека. Густые волосы Жоржа поредели, в выцветших ввалившихся глазах стоял туман слез.
Сименону 73 года и после выпавших на него испытаний, он ощущает себя больным — шалят сосуды, скачет давление. А главное, отнимает все силы напряженное ожидание, страх перед новой болью, который он тщетно старался преодолеть.
В сентябре Мари-Джо, гостившая у Марка, снова попыталась отравиться — приняла большую дозу лекарств. В больнице Шартра она провела только одну ночь — ей вовремя сделали промывание желудка. Мари-Джо снова в клинике доктора Юше. В отчаянии она посылает письмо матери — может, Дениз поняла, как справляться с болезнью? Может быть, она снимет с дочери заклятье, которым сломала ее жизнь тогда, в швейцарской деревушке. Мари-Джо ждет мать у дверей клиники. Она выскочила из такси — экстравагантная молодящаяся дама с застывшей гримасой злости на ухоженном лице.
— Милая, пожалуйста, заплати таксисту! — Громко сказала гостья, приобняв дочь. — Твой сквалыга отец сделал меня нищей! Посмотри — это прошлогодний костюм! Я экономлю даже на косметичке…
Мари-Джо отдала матери все имевшиеся при ней деньги. И ничего не спросила, лишь слушала, сжимая виски, пульсирующие нарастающей болью. Как хорошо она знала этот бесконечный монолог Дениз, повествующей о подлости, мерзости ее мужа. Именно так она изливала душу у кроваток детей, прежде чем пожелать им «спокойной ночи». Никто не знал, что покоя у девочки уже не было. Ведь она не умела жаловаться, лишь замыкалась в себе.
Сименон находит убежище от нескончаемых испытаний — он много диктует.
Надиктованное печаталось на машинке секретарем и после небольших исправлений отправлялось в парижское издательство «Пресс де ля Сите». Так на полках появился 21 том, включающий воспоминания «За моими окнами», «Я остаюсь мальчиком из церковного хора», «Стоит ли зарекаться», «Цена человека». Это не автобиография — это поток мыслей по разным поводам, скопившимся за прожитую жизнь — его личный опыт, его взгляды на прошлое, на происходящие события.
Книгу «Цена человека» Сименон надиктовывает в больнице, где выздоравливает после операции простаты, мучившей его много лет.
«Почему я каждый день диктую, хотя в том, что я диктую, нет ничего сенсационного и это не ведет ни к какому открытию, разве только к постепенному, страшно медленному, быть может, скучному для других открытию самого себя… Моя цель — дать сведения о человеке с улицы, то есть просто человеке, каким я считаю себя.»
С ног Жоржа сбивает новая атака Дениз. Через адвокатов она настаивает, что более двадцати лет работала у Сименона литературным агентом и требует за труды 20 % доходов писателя за эти годы.
Казалось бы, пора развестись с женщиной, испортившей ему жизнь. Но развод лишил бы Сименона половины его состояния. Разве не хватило бы ему оставшихся после раздела денег, что бы сохранить покойную жизнь с Терезой, ставшей его доброй спутницей на склоне лет? А, возможно, и заключить с ней законный брак, которого она была достойна? Но он даже не думает о разводе со своей мучительницей. Возможно, здесь заговорило упрямство и принцип не сдаваться противнику? И, конечно же, желание обеспечить детей.
Сименон сообщает дочери, все еще находившейся в клинике, что покупает ей новую квартиру над «Лидо» на Елисейских полях. И открывает для нее почти неограниченный счет. В декабре Мари-Джо, выйдя из клиники, с радостью занимается устройством нового просторного жилья. Отец посылает ей мебель, разные необходимые вещи и полное собрание своих книг, напечатанное специально для нее. (точно такие же собрания, напечатанные специально для них, получают все дети) К Рождеству Мари-Джо перебирается в новую квартиру, полностью отремонтированную и обставленную. К февральским дням рождения — своему и отца, она приезжает на несколько дней в Лозанну, ласковая и веселая. Вечером Жоржа ждет сюрприз: Мари-Джо приносит новую гитару и, сидя на подлокотнике кресла, поет «Тennessee Waltz». Затем на мотив ирландской песни поет нечто импровизированное с рефреном: «Это всего лишь „до свидания!“». Сименон убеждает дочь, что она вполне может стать певицей в стиле французских шансонье, писать самостоятельно музыку и текст. В глубине души он испуган и насторожен ее шутливым прощаньем. Но думать об этом — сплошная пытка.
В марте Сименон начинает диктовать «Говорят, мне 75 лет». Работу прерывает тревожное сообщение. К Мари-Джо рвалась мать, но она не захотела пускать ее в новую квартиру, ограничившись встречей в кафе. Победно усмехаясь, Дениз вручила дочери свою только что вышедшую книгу «Птичка для кота».
— Прочти, тут я написала всю правду о твоем отце. Пусть все знают! — она распахнула страницы и прочла: — «Он часами сидел за машинкой, словно робот, прерываясь только для того, что бы заправиться виски, без которого он никогда не мог работать. Потом наступала очередь „сексуальной разрядки“ — этому человеку, что бы работать, было необходимо иметь в день 4–5 разных женщин… »
— Это не правда… — едва выговорила Мари-Джо.
— Правда! Перед тобой он прикидывался паинькой, потому что всегда испытывал к тебе совсем не отеческие чувства. А я получила все сполна: побои, оскорбления, бесконечные упреки и недовольства! Я просто не могла не пить! — Дениз размазывала потекшую тушь.
— Не правда… — лепетала Мари-Джо, поднимаясь из-за стола. Ей хотелось лишь одного — бежать от этой страшной женщины, спрятаться от ужаса, разрывавшего мозг.
— Иди, иди, доложи ему. Только не забудь это, — громко хохоча, Дениз сунула в ее сумочку книгу. — Почитаешь внимательно.
5
Мари-Джо позвонила отцу, рассказала о встрече с матерью и ее книге.
— Это нелепая, отвратительная ложь! — кричал он ей по телефону. — Я мог бы добиться изъятия тиража.
— Это вызовет еще больший скандал, Дэд. Я все прочла. Это мерзко. Но умоляю, не отвечай, не предпринимай ничего, чтобы не делать рекламу этому пасквилю.
— Не беспокойся обо мне, детка… — Он без сил опустился в кресло и закрыл глаза. В ушах звенел испуганный, срывающийся голос дочери и победный смех безумной Дениз.
— Что с
