Сименон и Дениз Уиме - Людмила Григорьевна Бояджиева

Жорж принимает лозаннского журналиста, числящегося среди его друзей, и сообщает об отказе от активной литературной деятельности. Вышедшая с интервью Сименона статья, вызывает сенсацию, ее подхватывают все информационные агентствами мира:

«Сименон больше не пишет!», «Прощание с Мегрэ», «Смерть вдохновения»!

Сименона никогда не волновали отзывы прессы, не смущают и на этот раз: он чувствует, что поступил правильно.

Семидесятилетний юбилей Сименон с Терезой отмечают в новой, светлой и удобной шестикомнатной квартире. Он приобретает простенький магнитофон и в тот же вечер начинает диктовать, не думая о том, будет ли когда-нибудь публиковаться эти заметки. Потребность регулярно выражать свои мысли изменила форму. Теперь он не сочиняет сюжеты, а высказывает лишь то, что касается его самого. И не пишет — а просто говорит, сидя за столом, перед включенным Терезой магнитофоном. Она тихо меняет пленки, чтобы не прерывать долгий монолог Жоржа. Она — единственная слушательница его исповеди.

Через пару дней приезжает на сутки Мари — Джо и они отмечают сразу два дня рождения — ведь она родилась лишь на два дня раньше отца. Это большая радость, видеть дочь, которая, ох, как хочется Жоржу верить в это, обрела себя. Летом Мари-Джо впервые сыграла маленькую роль в фильме и собирается снова сниматься у Марка. Ей 20 лет, она красива и талантлива. В поведении девушки все же ощущается нервное напряжение, которое она старается скрыть от отца. А он изо всех сил скрывает от дочери недомогания: головокружения и невроз, заставляющие его просыпаться ночью и ходить по кабинету.

С одного из балконов сквозь листву виден маленький домик ХVI века, дворик которого так похож на деревенский. Сименон загорается идеей пожить на земле, но в бюро по недвижимости ему сообщают, что дом занят. Зато показывают другой — розовый, двухэтажный, с садом и могучим ливанским кедром двухсот пятидесяти летнего возраста. Осмотрев домик, они тотчас покупают его. Далее следует ремонт и закупка белой шведской мебели — Сименон хочет, что бы все здесь было предельно просто и удобно: ни картин, ни безделушек.

Восьмого февраля 1974 года они переезжают в новый дом, и в тот же день приезжает Мари-Джо. Большая, уютная комната, в которой Жорж с Терезой проводят дни и ночи, за исключением трапез, проходящих в столовой, вызывает у Мари-Джо что-то вроде шока: Видимо, она еще на что-то надеялась, что-то ждала.

— Почему она, а не я? — Спрашивает она Жоржа, когда Тереза выходит. В голубых глазах сверкают гневные слезы.

— Ты не понимаешь, моя девочка? Тереза разделяет все в моей жизни.

— Ну и что?

Она показывает отцу золотое кольцо, которое много раз расширяли:

— Разве оно для тебя ничего не значит? Для меня — это единственная правда. Я буду носить его даже после того, как…

— Детка, ты должна, наконец, понять…

— Я все понимаю…  Но разве я не могу делать для тебя то, что делает она?

… На следующий день после отъезда дочери Сименон падает по дороге в туалет — сломано бедро. Пять недель неподвижности в клинике. Рядом неизменно Тереза, ухаживающая за ним нежно и внимательно. Палата залита солнцем и клубы дыма от трубки в его лучах кажутся голубыми. Сименон курит, приподнимаясь на подушках.

— Вы наверно, скучаете тут без своего дела, без общества? — спросил профессор, присаживаясь в кресло напротив кровати больного. — Заперты здесь, как в клетке.

— О чем вы говорите, доктор? — Сименон усмехнулся. — Я живу, а пока живу буду ненавидеть слово «скука». По-моему, его надо вычеркнуть из словарей. Я не скучаю, даже если из-за болезни оказываюсь заточенным в комнате или палате, которую знаю уже наизусть: и тогда каждая минута мне в радость. Скуки не существует, поверьте мне!

— Чувствую, у вас есть некий собственный рецепт. От моих взрослых детей я все чаще слышу это слово, притом, что в их распоряжении все, что душе угодно: музеи, концерты, клубы, путешествия…  — Вздохнул профессор.

— Никаких секретов. Просто надо беречь в себе радость жизни. Как бы жизнь ни складывалась. И помнить: скука крадет время, она сокращает нашу жизнь. Если украдут деньги их можно как-то восполнить, но кража времени страшней — оно невосполнимо.

Пять недель в больнице пролетели без скуки и Сименон вышел прогуливаться, поддерживаемый Терезой. Они могли часами беседовать обо всем на свете. Опираясь на ее руку, Сименон ощущал, что ни одна женщина не была ему так близка.

«Казалось, этот случай еще больше укрепил узы, связывающие нас. Всю свою жизнь я чего-то искал, за чем-то бегал, интересуясь всеми женщинами. Дважды женился и дважды переживал разочарование, стремясь все время к какой-то цели, которой не знал, и вот теперь познал, наконец.

Целью моих неутомимых исканий была, по сути, не вообще женщина, а одна-единственная настоящая женщина, любящая жена и заботливая мать. Без ухищрений, без прикрас, без амбиций, без тревог о завтрашнем дне, без „статуса“. Теперь я нашел ее, сам не ведая, как долго не замечал, что достиг цели. Вот уже несколько лет я не предаюсь „охоте на женщин“ и не из-за отсутствия влечения или физических возможностей. А потому, что я нашел одну, которая заменяет всех других. С Терезой я понял, что такое духовная близость между мужчиной и женщиной, когда каждое мгновение хочется видеть рядом этого человека, говорить с ним, делиться всем и получать поддержку».

Не претендуя на «статус» супруги или дорогие подарки, Тереза живет его жизнью, целиком растворившись в ней.

3

Сименон вновь обретает простые радости детства — наблюдать за птицами, жизнью растений. «Я остался простым, несмотря на отели, „роллсы“, статус знаменитости. И Тереза это разделяет». Он живет в ладу с самим собой и в полном согласии с природой. Весенние листочки, пчелы, белки — все вызывает горячий интерес, наполняет его жизнь иным, ранее недоступным смыслом. Радует и преуспевание детей. Джонни закончил Гарвард и занимает пост в брюссельском офисе «Юнайтед артистс» — двадцатишестилетний серьезный человек. Марк снимает фильмы, Поль хочет стать коммерсантом. А Мари-Джо найдет силы победить недуг. Жизнь проста, полна любви и радости, потому что рядом Тереза.

«Сейчас, на семьдесят третьем году, я удостоился милости не быть больше одиноким. Я уверен, что мирно кончу дни в нашем розовом домике. И хочу этого, зная, что мою руку будет держать рука, которую каждую ночь я инстинктивно ищу под одеялом».

Как ни хороша эта идиллия, над ней витает мрачное бремя старости. Жизнь прожита и радоваться этому трудно, сколь бы богатые плоды ни принесла она. От