Империя боли. Тайная история династии Саклеров - Патрик Радден Киф
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Со своей стороны, Кате жаловалась, что в офисе в Норуолке она чувствовала себя отверженной. "Существовал некий неформальный способ встреч, когда они встречались за обедом каждый день", - позже рассказывала она. В столовой для руководителей Рэймонд Саклер общался с Ричардом, адвокатом Говардом Уделлом и другими доверенными советниками. "Меня на эти обеды не приглашали", - заметила Кате. "В той мере, в какой они должны были включить меня, потому что мы пятьдесят на пятьдесят партнеры и я была там, они это сделали. Но не более того". По словам Кате, в компании ей было "нелегко". У Ричарда явно были свои планы относительно руководства, но Кате удалось поставить под сомнение его решения, что было бы слишком опасно для сотрудников, не являющихся сотрудниками Sackler. Она могла быть резкой. "Я не думаю, что Ричард - это последнее слово в том, что делает компания", - заявила Кате. "Или первое".
В то время как Purdue смотрела на приближающийся патентный обрыв для MS Contin, Кате и Ричард ужинали вместе однажды вечером в Коннектикуте. Ричард работал в R&D и сосредоточился на боли. Перед ним стояла задача найти преемника MS Contin. Настоящей инновацией в MS Contin был не морфин, а система Contin, поэтому они обсуждали другие препараты, которые можно было бы использовать с этой системой. На встречах они постоянно обсуждали возможности, а Ричард предлагал различные идеи. В тот вечер за ужином Кате предложила использовать оксикодон, опиоид, синтезированный в Германии в 1917 году.
По словам Кате, Ричард не знал, что такое оксикодон. Поэтому она объяснила ему: это другой опиоид, химический родственник морфина и героина. Но оксикодон был гораздо сильнее морфина. Этот препарат уже был широко доступен в качестве болеутоляющего средства, в таких мягких препаратах, как Percodan и Percocet. Но в этих таблетках было лишь небольшое количество оксикодона, потому что в Percodan он был смешан с аспирином, а в Percocet - с ацетаминофеном, а оба эти вещества могут быть токсичными, если человек принимает их слишком много. Однако если развернуть чистый оксикодон с помощью системы Contin, то можно ввести большую дозу, которая будет медленно фильтроваться в кровоток, позволяя пациенту принять более внушительное количество.
Ричард иначе вспоминал бы этот поворотный момент в истории компании. "Проект начался в конце восьмидесятых, - сказал он. По словам Ричарда, это была идея Боба Кайко, а не Кате. Действительно, в служебной записке 1990 года Кайко предложил оксикодон, сказав, что у него "меньше шансов изначально столкнуться с конкуренцией дженериков".
Хотя компания переехала в Норуолк, она продолжала работать в Йонкерсе, в Исследовательском центре Пердью Фредерика на Saw Mill River Road. Если в Норуолке все было чинно и корпоративно, то здесь все было иначе: предприятие располагалось в переоборудованной ковровой фабрике и было окружено высокими заборами, обнесенными бритвенной проволокой. Район был неспокойным; однажды в конце 1980-х годов в близлежащей водопропускной трубе был найден труп. "Бывало, что на собеседование приходили люди, которые заезжали на парковку, осматривались и уезжали, так и не заехав внутрь", - вспоминает один из бывших сотрудников, работавший там. "Это было отнюдь не гламурно".
Ларри Уилсон был химиком, который устроился в исследовательский центр в 1992 году и провел следующие пятнадцать лет, работая в компании. В итоге его назначили на "проект по оксикодону", как его тогда называли. Первые попытки создать формулу не увенчались успехом, и к моменту прихода Уилсона команда работала над новым препаратом день и ночь. "По мере того как патент на MS Contin становился все больше и больше, в него вкладывалось все больше и больше усилий", - вспоминает Уилсон. Боб Кайко руководил проектом изо дня в день. Уилсону он понравился: У Кайко был большой опыт лечения наркозависимых людей, и он горячо верил в терапевтический потенциал препарата оксикодона с контролируемым высвобождением.
Ричард Саклер тоже часто появлялся в компании, и он тоже нравился Уилсону. Ричард мог быть властным, но Уилсону казалось, что у него нет "классового сознания": он разговаривал с любым человеком на любом уровне компании, помнил имена людей и подробно расспрашивал их о работе. Это был не какой-то удаленный руководитель, который хотел быть в курсе событий, но не проявлял особого интереса к работе, ведущейся в окопах: когда дело дошло до проекта по производству оксикодона, Ричард сам оказался в окопах. "Он много работал. Мне кажется, он никогда не спал", - говорит Уилсон. "Не только я получал от него электронные письма в три часа ночи. У него были самые разные идеи".
Не все находили стиль микроменеджмента Ричарда таким уж конгениальным. Он был одним из первых, кто начал пользоваться электронной почтой, и на совещаниях он мог вызывать раздражение, сосредоточившись на своем огромном ноутбуке, как будто не слушая, что говорит кто-то в комнате, только для того, чтобы внезапно поднять глаза и задать острый вопрос. Периодически он вставал, подходил к стене, где находилась телефонная розетка, и подключал свой ноутбук. Тогда все были вынуждены слушать звон и писк шумного коммутируемого соединения Ричарда, чтобы он мог отправить электронное письмо. Рабочая этика Ричарда могла быть обременительной для тех, кто работал под его началом. Если вы писали ему письмо в полночь после долгого рабочего вечера, он тут же отвечал вам вопросами. Если вы не получали того, что он хотел, он звонил вам домой. Он знал, что многие его сотрудники считают его занозой в заднице, но в этом поведении была вынужденность, единодушная преданность делу превращения нового препарата оксикодона в достойного преемника MS Contin.
Молодое поколение