Глубокий рейд - Борис Вячеславович Конофальский

его товарищи всё, конечно, расслышали. И Ряжкин теперь тихо давился от смеха, стараясь не рассмеяться в голос, да и Калмыков похихикивал тоже.

И Акиму было немного обидно.

«Хихикают, дураки!».

Тогда он прибавил оборотов, проскочил под мостками и, миновав целое поле срубленного до воды рогоза, вышел на чистую воду.

* * *

И тут солнце ударило ему в камеры, так било, что компьютер понизил яркость экранов. И немудрено, солнце висело уже на западе, прямо перед ними, и бликовало на огромном пространстве открытой воды.

И тут уже нужно было выжимать из мотора обороты. Он так и сделал. Реку лучше пересечь побыстрее, тем не менее выворачивать акселератор до упора Саблин не стал. Это Денис жал по полной. Мотор аж звенел в тот раз. Оно и понятно, мотор-то не его. А вот Аким свой мотор берёг: один из лучших двигателей, жалко его было так напрягать. Он, может, ещё Олегу послужит.

Но всё равно лодка шла по волнам так скоро, что аж брызги летели на выцветшие пыльники казаков. А то, что её сносило течением, так то ничего. Сносило её как раз к северу, а Мужи были за Обью именно там. Вернее, на северо-северо-западе.

Три, четыре, пять минут они летят по реке, и вот первое поле тины, а за нею берег, начинается рогоз; ещё немного, и Аким снижает обороты — всё, большая вода позади. Шесть минут — и они на правом берегу Оби. Тут ещё и ряски, и рогоза было немного, но на пути стали попадаться камни. Саблин не хотел на скорости налететь на тот, который из воды не видно. Он, не спеша маневрируя, стараясь не влезать в тину, повёл лодку на север.

И тут вдруг Василий, копавшийся в своём оборудовании, и говорит:

— Слышь, прапорщик, кажись, о нас говорили…

— О нас? Кто? — сразу насторожился Саблин.

— Хрен его знает кто, — отзывается радист. — Бродил по волнам и услышал последнее: «Всё, они на вашем берегу», а ему ответили: «Принял».

— А ещё что? — интересуется Аким.

— Всё. На этой волне тишина.

— Думаешь, это кто-то про нас говорил? — спросил Калмыков.

— Ничего я не думаю, — отвечает ему Ряжкин. И добавляет поучительно: — Радисту думать не положено, ему положено командиру доложить. И всё. Дальше пусть начальство думает.

А сам командир молчит. Уж больно всё это похоже на правду, а ещё его волнует то, что болото на этой стороне реки не совсем такое, как на той стороне, с которой они приехали. И он этого болота совсем не знает. С каких глубин тут вытягивается рогоз, насколько близко к нему можно подходить, прежде чем зацепишь винтом грунт. Он глядит за борт, а там в не такой, как в его болоте, воде шевелится течением не такая, как в его болоте, тина. И протоки тут занесены плотным слоем ряски. И не поймёшь, заплывая в неё, чем она закончится — выходом на открытую воду или заросшим тупиком. А Калмыков ещё говорит:

— Дерево впереди.

Дерево. И вправду, на какой-то кочке вытянулось хоть и тонкое, хлипкое, с вялой листвой, но настоящее дерево. И на нём, словно крупные капли крови, висят редкие ярко-красные ягоды.

Чудо чудное. В их местах, в болотах, все деревья — это… ну, кривая и корявая ива, мелкий дуб с ядовитыми листьями и плодами, верный признак ос, да колючая акация. Все они не более двух метров в высоту, а тут вон вытянулось — метров пять.

В общем, состояние прапорщика было насторожённое. И лодку он теперь уже не гнал. Нет, он не сомневался, что доберётся до Мужей, только теперь не был уверен, что поспеет туда до темноты.

И снова их с Денисом тревожит Василий, РЭБ-станция на приёме обнаружила присутствие.

— Импульс! Одиночный! Постоянный. Тысяча четыреста метров на северо-восток.

— Мотор? — сразу спрашивает Саблин.

— Мотор, — отвечает радист.

И тут уже Калмыков интересуется:

— К нам идёт?

Ряжкин не сразу откликается; замерев перед своими аппаратами, он ждёт пять секунд, шесть, и ещё через пару секунд наконец произносит:

— Да, идёт к нам.

Аким слышит, как Денис тяжело вздыхает, тут же подтягивает к себе винтовку и щёлкает предохранителем. Аким не раз замечал за другими казаками, как в минуты перед серьёзным делом они начинают дёргать предохранитель на оружии. Щёлк-щёлк. Гоняют его туда-сюда. Так и есть, Денис новым щелчком блокирует оружие. Это прапорщика немного раздражало в сослуживцах: ну какого хрена ты его дёргаешь? Но вспоминая, как он сам ведёт себя перед боем, как сжимает и разжимает раз сто свою руку в бронированной перчатке, старается товарищей не осуждать. Но сейчас Саблин себя контролирует. А тут снова заговорил радист:

— Импульс постоянный. Тысяча метров. Идёт встречным курсом, — и, погодя ещё несколько секунд, добавляет: — Аким, возьми к реке поближе — посмотрим, будут ли они менять курс.

Саблин так и делает. По большому счёту, он спокоен: у этих всяких, с проводами из головы и разными глазами, что ходят в набеги на технику пришлых, шансов против тяжёлых пехотинцев, заматеревших в бесконечной войне, мало. Броня есть броня, для обычного стрелкового оружия казаки почти неуязвимы. Может быть, конечно, что у тех, кто идёт к ним навстречу, есть двенадцатимиллиметровые винтовки или пулемёт… Но и тогда Саблин и его товарищи лёгкими целями не будут, им просто будет нужна суша. Да и воды их армированный пеноалюминий не боится. И в костюмах есть небольшой запас кислорода. Так что, даже окажись они все в воде, это ещё концом для них не станет. Тем более, что глубины здесь небольшие, несмотря на относительную близость огромной реки.

И снова пошли секунды. И снова Денис спрашивает Ряжкина:

— Вась? Ну что там?

— Сейчас… Погодь малость, Денис, — отвечает тот, не отрываясь от монитора станции.

Проходит ещё время, и только тогда Василий говорит:

— Импульс слева от нас. Двести