Мистика древних курганов - Евгений Яровой

— А у меня дома хранится пара сосудов. Нашел их случайно, когда еще работал учителем.

— Что-нибудь древнее? — поинтересовался я.

— Понятия не имею, но могу показать. Надо только сходить к отцу за ключами от сарая.

— Когда сможем пойти?

— Да хоть сейчас. — И Андрей Иванович решительно поднялся. Идти было недалеко: всего лишь перейти через дорогу и завернуть во двор соседнего с университетом здания. Этот построенный до войны дом сохранял величавость сталинской эпохи, но во дворе ютились хлипкого вида разнокалиберные сараи, построенные жильцами по «индивидуальным» проектам. К одному из них и подвел меня Андрей. Когда он открыл дверь, я увидел, что внутренность сарая буквально доверху набита какими-то досками и железками, покрытыми толстым слоем пыли. Андрей долго ковырялся внутри, перекидывая доски с места на место. Периодически из хлипкого дощатого сооружения вылетала и медленно оседала многолетняя пыль. «Было бы странно, если здесь что-нибудь сохранилось», — подумалось мне, но тут появился хозяин, вынося в руках совершенно целую… погребальную урну. Потом он опять нырнул в сарай и вынес еще один, менее крупный сосуд. Наконец, третий заход увенчался выносом большого бумажного пакета, в котором было множество древних черепков.

Все эти находки были торжественно поставлены на дворовую скамейку. Меня удивила не только прекрасная сохранность сосудов, но и то, что они оказались наполовину заполненными кальцинированными костями. Стало ясно, что все эти годы в сарае, в двух шагах от университета, хранились редчайшие погребения раннежелезного века. Спустя более десяти лет повторилась оланештская история. К чести Андрея Ивановича, он повел себя как профессиональный археолог и полностью сохранил этот случайно найденный комплекс. Когда мы принесли все эти находки в лабораторию и разложили их перед сотрудниками, я услышал следующую историю.

Еще сравнительно недавно по доброй советской традиции каждый учебный год начинался для учащихся работой на колхозных полях. Для этих целей в Молдавии и в других южных республиках летом и ранней осенью привлекали их на помощь в сборе урожая, для чего иногда на месяц отодвигали начало занятий. В тот год ПТУ, в котором начал работать Андрей, отправили в колхоз села Чо-бручи Слободзейского района на уборку богатого урожая помидоров. Для этого каждый день их вывозили автобусом из Тирасполя и привозили обратно после обеда. Стояла сильная жара, и Андрей, как руководитель работ, очень быстро понял, что его присутствие на поле совсем не влияет на производительность труда городских ребятишек. В результате с ними была достигнута негласная договоренность, что они работают без присмотра и окриков, а учитель в это время ловит рыбу в Днестре, скрываясь от солнца в прибрежных зарослях.

Так было и в то утро, но Андрей не узнал своего места. Ночью река подмыла берег, и значительная его часть рухнула в воду, навсегда похоронив прикормленное место. Рыбацкое счастье явно не предвиделось, но зато в профиле, на глубине полутора метров от верхнего среза обрыва, виднелся полукруглый бок какого-то странного коричневого предмета, вертикально стоявшего в земле. «Бомба, — ни минуты не сомневаясь, определил классный руководитель, — ведь до войны здесь была граница с Румынией и недалеко находилась пограничная застава». Это было опасно, ведь рядом работали дети! Что же в таком случае делает русский человек? Останавливает работу?

Вызывает саперов? Сообщает в милицию?.. Правильно!…Вынимает рыбацкий нож и начинает зачищать опасную находку. Ведь часто любопытство сильнее здравого смысла!

К счастью для себя и окружающих, Андрей вскоре понял, что нашел не снаряд, а крупный глиняный сосуд высотой почти полметра. Сосуд был совершенно целый и, вероятно, имел крышку, от которой под обрывом у воды лежали крупные фрагменты керамики черного цвета. Присмотревшись, он увидел в береге вертикальное прямоугольное пятно, которое отчетливо выделялось на фоне глины. На его дне и стоял этот сосуд. С трудом вывернув его из земли, он продолжил свои поиски, и не напрасно. Здесь же стоял еще один сосуд, намного меньших размеров, но также совершенно целый! Больше ничего здесь найти не удалось. Но было ясно, что рухнувшая кромка берега частично разрушила яму, в которой оказались эти находки.

Как заправский археолог, Андрей проверил упавшую землю и собрал множество черепков от еще одной урны и трех мисок. Хотя они и не представляли для молодого учителя никакой ценности, он все же сложил их в большую авоську и притащил к автобусу. Выбрасывать в принципе ненужные ему находки не позволяла душа профессионального коллекционера. В тот день Андрей впервые приехал домой без помидоров. Чтобы дома не возникло скандала, он спрятал на всякий случай находки у отца в сарае. Там их никто и не тревожил почти десятилетие…

Как мы вскоре установили, на берегу Днестра было случайно обнаружено захоронение VIII–VI веков до нашей эры, которое относится к культуре фракийского гальштата. Обряд кремации и отсутствие над погребением даже намека на курганную насыпь однозначно показывает, что где-то здесь находится грунтовый могильник, оставленный западными соседями скифов — фракийцами. До сих пор подобных памятников на левом берегу Днестра известно не было!

В случайно найденном захоронении находились три погребальные урны, накрытые перевернутыми мисками. Две из них были практически целые, а третью урну и миски восстановил наш замечательный художник-реставратор Геннадий Михайлович Зыков. Судя по размеру и содержимому сосудов, в самой крупной урне находился прах взрослого человека, а в других — детей. Среди кальцинированных косточек удалось найти железный браслет, костяную застежку от одежды и фрагмент костяного изделия. Остальной погребальный инвентарь, видимо, полностью погиб в огне. Крупная лепная урна имела в нижней части корпуса четыре округлые ручки-упоры, ее поверхность была тщательно заглажена и, возможно, являлась изображением человеческой личины. Во всяком случае, если долго на нее смотреть, то с одной стороны начинает проглядывать красивое женское лицо. Вся обнаруженная посуда характерна для северофракийской керамики, хотя некоторые формы встречаются и на раннескифских памятниках лесостепи.

Достаточно точно реконструировать обряд трупосожжения у фракийских племен можно по древней индийской священной книге «Ригведа». В нее вошли различные гимны индоариев, в том числе и те, которые они пели на похоронах. Судя по этим текстам, умершего клали к западу от домашнего очага, а затем его тело везли из поселка на погребальной повозке. Ее сопровождали плачущие родственники и соплеменники, шедшие с распущенными волосами. При этом они не должны были смотреть ни назад — к жилищам людей, ни на восток — обители богов. Место для погребения избиралось к западу или к юго-западу от поселка и должно было омываться водой с запада, то есть со стороны заходящего солнца. На погребальной площадке, на связке тростника — символа бессмертия и влаги — раскладывали культовые предметы и совершали жертвоприношение царю мертвых — Яме. Усопшего омывали и облачали в новые льняные одежды.

После этих обрядов начиналось погребение. На поленницу из дров, застланную тростником, клали тело и приносили жертву богу огня — Агни. Костер зажигали с трех сторон от огня, принесенного из домашнего очага. Очистительный костер горел три часа, после чего его заливали водой и возжигали новый, вновь совершая жертвоприношение богам и отцам. В Индии пепел собирали в плоское блюдо и прах помещали в могилу, оставляя в сосуде или рассыпая по дну. Сюда же ставили и горшки с жертвенным растопленным маслом, которое должно служить для «питья богов». При этом их накрывали камнями или лепешками, «полными меда и сочащегося жира».