Ричард Длинные Руки - пфальцграф - Гай Юлий Орловский

Мышцы слушаются, хотя я не уверен, что защитный механизм позволит нанести вред Хоффману, которого считает хозяином. Но уже то, что отказывается убить меня, ощутив во мне нечто близкое к его сгинувшим властелинам, хорошо…

— Хоффман, — сказал я громко, — я гуманист и ненавижу причинять людям зло. В смысле, вред. Потому я позволяю тебе покинуть этот замок, захватив необходимые вещи, а также увести с собой верных тебе людей. Потому что я гуманист и весь в белом.

Стражники, разошедшиеся вдоль стен, ошалело переводили взгляды с хозяина на меня и обратно.

Хоффман завизжал:

— Убей его!… Заклинаю всей своей мощью!… Убей!… Это приказ!

В комнате нарастал гул, свет начал медленно слабеть, снова вспыхнул ярко, затем та же неведомая рука начала выключать по одной лампочке.

Я сказал громко:

— Я, твой настоящий хозяин, отменяю негуманный приказ!… Люди должны любить друг друга, помогать друг другу, изучать науки и ремонтировать технику, а не убивать один другого.

В помещении нарастал грозный гул. Хоффман побледнел, глаза горят, как у лесного зверя, с растопыренных пальцев бьют настоящие молнии, его трясет, он продолжает выкрикивать заклятия.

Мощные тиски сжали мое тело. Я напрягался изо всех сил, но чудовищное давление выжимало из меня жизнь, словно я очутился на дне Тихого океана или на сером карлике.

— Стой, — прохрипел я, кости мои начали потрескивать, — стой… мы же интеллигенты, говнюк… Как ты можешь… Я знаю, сколько битов в байте, квантовый комп… видел… на рисунке… звездолеты… ДНК… туманность Андромеды… гравитация… пидоры — тоже люди…

Давление ослабело, Хоффман тоже это ощутил, завопил:

— Сокруши его! Я принесу на алтарь трех девственниц!… Четырех!… Пять!

Давление резко возросло, меня то давило, то отпускало, я заговорил, чувствуя, что из меня вырывается то мышиный писк, то говорю басом:

— А на хрена тебе девственницы?… А я смогу поменять сгоревшие блоки… если укажешь, где запасные. Кулер могу исправить, если лопасти большие и молоток найдешь…

Меня сжимало и отпускало все быстрее, механизм совсем ошалел, я испугался, может кончиться совсем худо, заорал, срываясь то на фальцет, то на Шаляпинскость:

— Держишь!… От противоречий сдвинешься по фазе! Люди и то перегорают, а ты ж чувствительный, нежный, тонкий… Не раздирайся в противоречиях! Ты же понимаешь по логике, что существуют только две точки зрения: моя и — неправильная. Так что делай, как я говорю… и все будет путем.

— Нет! — закричал Хоффман.

— Да, — сказал я ласково и кротко.

— Да будь ты…

— Не ругайся, — предупредил я. — Цивилизованные люди таких слов не употребляют, дикарь ты.

— Да пошел ты…

— Грубый ты, — вздохнул я. — Совсем не гуманист, а туда же — управлять таким сложным механизмом!

Я поднял голову, хотя куда смотреть, непонятно, знаками показал, что этого дикаря лучше бы выпроводить за ворота и отпустить, мы же гуманисты.

Тиски исчезли, я не видел, что происходит, но Хоффман вдруг смертельно побледнел. Его отодвинуло к самой двери, он ухватился за косяк двери, руки вытягивались, словно резиновые тяжи. Наконец пальцы сорвались, я услышал злой вскрик уже из коридора.

Воины, толкаясь, как овцы, ринулись следом, топча один другого.

Я перевел дыхание, выпрямился, голос дрогнул, но я заставил себя произнести как можно весомее:

— Благодарю. Да, я один из твоих создателей, хотя вот прям щас ничего не помню, как после большой пьянки. Ну, сам знаешь, почему такое… Дикие люди! Им все воевать бы. Зато ты усек, что у меня лучше нервная организация… хотя я совсем не нервный. У нас, технарей, нервы что надо, а простые интели — просто психованные… И даже не знают, что такое квантовый компьютер, представляешь серость дремучую?

Мне никто не ответил, я даже не ощутил к себе внимания или интереса. Как бы не перегорел этот мозг, что решал, кому подчиниться: прежнему хозяину или более продвинутому?

Раньше я только подозревал, а теперь убеждаюсь: самые древние замки строили не новые люди, а еще старые, уцелевшие от катастрофы. Спешно строили из обломков того, что хотя бы частично уцелело, не сожжено, что еще можно использовать.

Это не были замки в теперешнем виде, те надстроили уже следующие поколения, порядком одичавшие.

Сердцевинами замков оставались спешно восстанавливаемые лаборатории, склады, силовые установки — работающие и неработающие, но которые еще надеялись восстановить.

Сейчас я так и не понял, что же это, называемое Залом Железных Стен. Ясно только, что защитная система защищает как себя, так и того человека, ай-кью которого выше остальных. Конечно, тот сразу считает себя оседлавшим демона, ужасно гордится и начинает думать о завоевании мира.

К счастью для меня, защитное поле не простирается дальше этой комнаты. Хоффман сумел бы организовать оборону замка, а меня заморить там голодом, но всерьез поверил, что я подчинил себе демона куда лучше, чем сделал он.

Я прошел, переступая трупы, по коридору, поскальзываясь в лужах крови, долго поднимался по лестнице. Прислушался перед первой дверью, тихо, толкнул, дверь распахнулась, я вступил в комнату с секретным арсеналом. На этот раз помимо арбалета исчезло все оружие, остались только вбитые в стены крюки. Как ни спешил Хоффман, но вооружиться до зубов не забыл…

— Динан, — сказал я.

Распахнулась вторая дверь, в нижний зал замка. Я остановился на пороге, держа меч и щит наготове. Гриффит поспешно отступил от двери, я следил за его руками, но он, перехватив мой взгляд, отшвырнул копье. Впрочем, на поясе меч, да и кинжалы не для красоты.

Челядины тут же шмыгнули в разные стороны, а двое воинов поспешно опустили оружие и уставились на меня опасливо и почтительно.

Я спросил строго:

— Куда делся Хоффман?

Один из стражей сказал угрюмо:

— Да кто ж знает, что их милость задумали…

Я повернулся к Гриффиту.

— А ты что скажешь? Он ответил нехотя:

— Мое дело — сторожить эту комнату. Я и сторожил… Теперь меня ждет виселица.

— Может, — согласился я. — Но можем заменить простым штрафом. Где Хоффман?

Он смотрел на меня угрюмо, но в голосе прозвучала надежда:

— Он забрал все оружие. Значит, уехал из замка.

— Твое счастье, — сказал я холодно, а внутри себя заплясал, потому что еще больше это мое счастье. — Значит, убежал. Народу с ним много?

— Почти все рыцари.

Один из стражей сказал несмело:

— Кроме господ Фазольта, Эбенрота и Экке.