Кыш и Двапортфеля - Юз Алешковский

Мама поблагодарила Анфису Николаевну за обед и попросила не расстраиваться из-за всего случившегося. Потом она села на лавочку и стала читать книгу. Из всех нас как следует наелся только Кыш. Он в изнеможении лежал на боку, вытянув лапы, старался отдышаться и сонно закрывал глаза. А Волна неподалёку от него, урча, доедала кусочки мороженого филе. Однако с Кыша взгляда не сводила.

Я тоже вроде него вдруг осоловел, прилёг прямо на травке под чинарой и уже почти совсем заснул, но меня позвали:

– Алёша!

Пока я спросонья соображал, не послышалось ли это мне, мама подошла к калитке и пригласила зайти Веру, Севу и Симку.

У Севы под глазом белел крест из пластыря, а Симка прижимал к груди перевязанную руку. Они поздоровались.

– Что это с вами случилось? – спросила мама.

– Ныряли, – ответил Сева.

Я подошёл к ребятам, и мама выразительно на меня посмотрела: «Видишь, что бывает, когда без спроса ныряют со скал?» После этого она ушла дочитывать книгу.

Сева и Симка ещё раз заставили меня подробно рассказать про «Старика» и его приятеля. Во что они одеты? Какого цвета их космы и бороды? Когда собираются напасть на осетра? И не было ли у них плана похищения лебедей?

– Вот, вот, вот! – вспомнил я. – Второй, которого зовут Жекой, что-то сказал про лебединую песню!

– Это они! Молодец, Алексей. Наблюдательный ты человек! – похвалил меня Сева.

– Бинокль не потерял? – спросил Симка, и я неохотно принёс бинокль.

Мне самому интересно было узнать, откуда ребята знакомы со «Стариком» и Жекой.

Оказалось, что Сева, и Симка, и Вера давно напали на след компании «дикарей». «Дикари» из этой компании переходили с места на место и жили то под Ялтой, то под Симеизом, то под Мисхором. Это их подозревали в том, что они устроили лесной пожар, который, к счастью, вовремя потушили, и в том, что охотились с луком за голубями, и в том, что срезали розы в опытном розарии, и ещё по всему выходило, что именно они в заповеднике за Красным Камнем ранили из лука оленёнка. Оленёнок так и прибежал, истекая кровью, со стрелой, торчащей в боку, к сторожке лесничего.

В общем, эти «дикари» разбойничали ловко и безнаказанно: оставляли на стоянках после себя кучи мусора, искалеченные топором деревья, и поймать их на месте преступления ни разу не удавалось.

Сегодня Сева с Симкой попробовали было сказать этим «дикарям», чтобы те рубили только сушняк, но их отлупили, прогнали от палаток и пообещали в случае чего добавить ещё как следует. Ребята ничего не смогли поделать: силы были не равны.

– Сегодня они ответят за всё, – всхлипывая, сказала Вера.

– Вы за мной зайдёте? – тихо спросил я, поглядывая в сторону мамы.

– Ты что? Спятил?

– Это же опасно!

– Мы и Верку с собой не берём!

– Тут тебе не военно-спортивная игра, а кое-что почище!

Я сначала не поверил, что они не хотят меня с собой брать. Но Сева добавил:

– Мы же о твоём здоровье беспокоимся, непонятливый ты человек!

Я от обиды сел на дорожку и, уткнув лицо в ладони, чтобы не услышала мама, плакал так горько, как не плакал целый год, с самого похищения Кыша. И он хоть и спал, но почуял, что я реву, прибежал и, скуля, лизнул меня в ухо. И зарычал на ребят.

– Ладно… настырный ты человек, – сказал Сева.

– Мать тебя отпустит? – угрюмо спросил Симка.

Я сразу перестал реветь и не знал, что ответить. После всего, что произошло, конечно, мама не отпустила бы меня. Ночью, да ещё в засаду на настоящих браконьеров, да ещё вооружённых подводным ружьём? Ни за что! Но не мог же я сказать об этом ребятам? Тогда бы уж они наверняка не взяли меня с собой… И я в одно мгновение придумал вот что:

– Мама-то меня отпустит, – сказал я, высморкавшись и вытерев слёзы, – но у неё нервишки пошаливают… Она будет беспокоиться… Она же всё-таки мама и женщина… Поэтому в час ночи ты, Вера, приходи ко мне. Я тебя положу вместо себя на раскладушку, а сам возьму Кыша и тихо уйду. Выручи, пожалуйста! Я тебя всю жизнь буду любить и уважать… А если у Кыша будут дети, я тебе самого лучшего щенка отдам!

Вера, немного подумав, согласилась лечь вместо меня на раскладушку. Мы договорились, что ровно в час ночи ребята будут у калитки, которую я оставлю открытой. И я в знак благодарности обещал взять их на днях с собой и с настоящим сыщиком на операцию «Лунная ночь».

Они ушли, а я стал соображать, как бы уговорить маму разрешить мне вынести раскладушку на улицу. Обдумав все варианты, я понял, что лучше всего попробовать использовать диатез. Он у меня был в яслях и в детском саду, и мама очень боялась его возвращения.

…За домом на куче перегноя были заросли крапивы. Я сорвал две крапивины, зажмурился, изо всей силы сжал зубами носовой платок, чтобы не заорать от ожога, и слегка стеганул себя крапивой сначала по левой щеке, а потом по правой, по руке и по ноге. Места, до которых я дотронулся крапивой, сразу зачесались, зажглись, но я, почёсывая их, как ни в чём не бывало подошёл к маме и сказал:

– Мам, у меня крапивница началась. Самая настоящая. Вот – на щеках, на руке и на ноге.

– Спасибо. Порадовал. Ну-ка, покажись… Боже мой! Действительно! – сказала мама. – Ты что-нибудь ел, когда разгуливал по горам?

– Ни крошки! Ни травинки!

– Отчего же это вдруг? Просто какое-то проклятие, а не отпуск! В горле у тебя першит?

– Мне кажется, весь диатез от ковра в нашей комнате, – объяснил я. На этом большом, во весь пол, старом ковре стояла ночью моя раскладушка. – Он как-то сладко-сладко пахнет, и меня поташнивало. И в горле першит немного.

– Пожалуйста, говори потише. Я же не могу просить Анфису Николаевну вынести из дома ковёр! Вдруг его тоже украдут.

– Правильно, – сказал я. – Ничего. Как-нибудь привыкну… пересплю. Главное, не беспокойся. Завтра всё пройдёт.

– Ну уж нет! У меня нет времени возиться с твоей крапивницей. Я сейчас схожу в аптеку за хлористым кальцием, а спать ты будешь на улице. Надеюсь, тебя не унесут вместе с раскладушкой. А если унесут, то я два дня отдохну. Может, ты струсил?

– Почему же? Могу ночевать и на улице, – скрывая радость и отчаянно почёсываясь обеими руками, сказал я. – Буду опять на звёзды смотреть…

Противней всего было пить самую горькую на земле жидкость – хлористый кальций, но когда мама принесла бутылку из аптеки, я выпил и даже попросил добавки.

– Хватит, – сказала мама. А если бы я отмахивался и плевался, она обязательно заставила бы меня выпить лишнюю ложку.

Постепенно щёки, руки и ноги перестали чесаться. Я немного почитал сказки Пушкина, которые захватил с собой в Крым. Потом мы посмотрели по телевизору фильм про войну, поужинали, гулять никуда не пошли, и я улёгся на улице.