Лошадь. Биография нашего благородного спутника - Венди Уильямс

Такой галисийский способ обращения с лошадьми оказался полной неожиданностью для нас с Рэнсомом. С одной стороны, эти кони не были в полном смысле слова дикими – в том плане, что им уже приходилось иметь дело с людьми. Но, с другой стороны, их нельзя было назвать и домашними. Человек оказывает какое-то влияние на размножение, но не контролирует его полностью. Как могла убедиться Лагос, кобылы имеют возможность принимать собственные решения и пользуются ею.

Но что в таком случае представляют собой гаррано, лошади не одомашенные и не дикие одновременно? Иногда, как я уже упоминала, их называют «полуодичавшими», однако этот термин подразумевает бегство от человека на природу. Не существует никаких свидетельств того, что некогда эти кони были полностью домашними, напротив, все указывает на то, что связь между галисийцами и гаррано своими корнями уходит в туманные глубины времен. Так что ни то ни другое определение не кажется здесь уместным.

* * *

Наблюдая за облавой, я вдруг подумала, что традиционное деление на «диких» и «домашних», пожалуй, слишком жесткое и что большую часть истории партнерства лошади и человека, возможно, доминировал этот неформальный образ содержания лошадей. В конце концов, довольно долго мы не строили шикарных конюшен. Даже содержание лошадей на участке большем, чем простой загончик, было весьма затруднительным делом до изобретения колючей проволоки в 1867 году.

До самых недавних времен домашней живности, как правило, позволялось гулять на вольном выпасе, хотя и в сопровождении пастуха. Когда я жила в Африке, мне часто случалось видеть, как местная ребятня по утрам уводила пастись коз и коров и вечером возвращалась с ними к дому, где животных содержали вboma– небольших загородках из колючих веток, предназначенных не для того, чтобы животные не разбежались, а, скорее, чтобы внутрь не пробрался лев.

Лошадей, конечно, не обязательно было охранять от львов, поскольку они могли защититься самостоятельно. Они следуют привычкам, так что приглядывать за ними несложно. Самых первых объезженных и одомашненных лошадей, вероятно, содержали именно таким способом, каким современные галисийцы содержат своих гаррано.

Уходя от загона к расставленным по случаю праздника столам, за которыми, как на американских родео, употребляется много снеди и пива, наша компания – Рэнсом, Лагос, Барсена и я – обсуждала эту теорию.

Барсена угостил всех нас вином, блюдом из осьминога и мороженым.

«И насколько глубоко в прошлое уходит эта традиция?» – поинтересовалась я и получила вполне ожидаемый ответ: «Насколько все помнят».

Не имея никаких материальных доказательств, располагая одним лишь рисунком на каменной скале, трудно было ожидать другого ответа. Доместикация овец, коз и коров изменила скелеты этих животных так, что археологи могут заметить эти изменения, однако в случае лошадей дела обстоят иначе. Каких-либо устойчивых признаков, по которым можно отличить одомашненную лошадь от дикой, просто не существует.

И все это свидетельствует в пользу того, что любые дебаты на тему, следует ли называть наших гуляющих по собственной воле лошадей «дикими» или «одичавшими», выглядят бессмысленными. Наука постепенно соглашается с этим.

Британский археолог Робин Бендри рассказал мне о том, что взгляды начинают меняться: «Всегда шли споры, однозначно ли доместикация подразумевает биологический контроль – управление размножением. Однако одомашнивание других животных на Ближнем Востоке начинает восприниматься как долгий и постепенный процесс, для которого характерны медленные изменения связи животных и человека». Исследуя доместикацию коз[164], Бендри зафиксировал процесс, который назвал «постепенным переходом от роста объемов охоты на коз к росту таких отношений с козами, в которых животное больше ассоциирует свою жизнь с человеком». Процесс этот, по его словам, «в итоге закончился ранней доместикацией».

Я задумалась над этим выражением: «ассоциирует свою жизнь с человеком».

В какой мере оно относится к лошадям – к животным, с моей точки зрения, прямо-таки принуждавшимся к этому сотрудничеству? Что именно, какую выгоду могли извлечь кони из этой сделки? Возможно ли, что процесс одомашнивания лошадей был двусторонним – что, если лошади решили заключить союз с людьми?

Бендри советовал не представлять себе доместикацию как однонаправленное и простое событие: «Часто ее трактуют следующим образом – однажды утром люди проснулись и решили одомашнить животных, потому что им хотелось есть и не хотелось ходить далеко. Однако в процессе одомашнивания участвуют две стороны. Оно происходит не просто по желанию человека». Сотрудничество людей и собак или людей и коней могло начаться задолго до того, как животные были «одомашнены» в привычном смысле этого слова, отчасти потому что было благом для обеих сторон. Например, принято считать, что северяне в первую очередь одомашнили северного оленя, предложив ему человеческую мочу – жидкость с высоким содержанием солей и минералов, необходимых животным для того, чтобы пережить холодную полярную ночь. Олени привыкли держаться вблизи людей, и люди привыкли следовать за оленями.

Быть может, люди могли предложить и лошадям нечто нужное им – горсть-другую зерен диких злаков, немного соли. Или же люди просто помогали лошадям отбиваться от волков.

А существуют ли в наши дни примеры подобной разновидности партнерства, способные прояснить нам, как именно это происходило?

* * *

Пока крупные хлопья рождественского снега тихо кружились в воздухе, я протянула руку, чтобы потрепать по морде взрослого мустанга на ферме Криса Кокала в Гринфилде, штат Нью-Гэмпшир. Название этого штата обычно не связывается с американскими мустангами, однако на окружающих эту ферму полях бродят примерно два десятка таких животных. Семья Кокалов специализируется на реабилитации мустангов, оставленных без внимания другими хозяевами. Федеральное правительство позволяет людям за очень небольшие деньги покупать мустангов, отбракованных на ранчо Запада. Но лошади, выросшие вне человеческого попечения, «мыслят иначе», чем воспитанные людьми кони, и итог покупки не всегда бывает удачным. В такой ситуации владельцы нередко стремятся избавиться от животных, однако их бывает некуда даже просто отдать. Мало кто желает тратиться на прокорм лошади, на которой невозможно ездить или которую трудно занять работой. Ферма Кокала как раз и принимает таких животных.

Моя рука находилась уже в считаных сантиметрах от носа мустанга, когда меринок отвернулся. Я продолжила движение, добившись минимального физического контакта.

«А давайте кое-что покажу?» – вежливо спросил Кокал. Я кивнула. «Ну как, согласен или нет?» – спросил он, протягивая ладонь тому же коню, который на сей раз вытянул шею и позволил Крису почесать его. «Если конь сам идет на контакт, значит, согласен, – объяснил он. – Если отворачивается, значит, возражает. Прежде чем делать что-то дальше, нужно получить от него согласие. Не стоит торопиться и ждать сотрудничества от коня сразу после того, как он отвернулся».