Зарницы красного лета - Михаил Семёнович Бубеннов

Степку за шиворот и бросил наземь. Узнав, зачем мы оказались в завозне, он дал звонкий подзатыльник Ваньке. Нас же выпустил из сарая молча, лишь обжигая темным взглядом.

…Через час, узнав о нашем избиении, военно-революционный штаб вызвал в сборню не только Никодима Барсукова, но и нескольких сельских богачей. На них была наложена своеобразная контрибуция — сдать все железо, годное для изготовления пик. На дворы к богачам тут же отправились группы партизан. А Степка Барсуков одну ночь отсидел в каталажке.

III

С раннего утра в кузнице зазвенели молотки. Кузнец и его подручные выковывали, закаляли и затачивали на точиле наконечники для пик, а несколько парней насаживали их на древки, которые тут же и обделывались начисто. Работы хватало всем, даже нам, мальчишкам, некогда было сбегать домой за куском хлеба. К вечеру одна телега была нагружена новенькими пиками, колюче блестевшими на солнце, и отправлена в Большие Бутырки.

Здесь следует отметить, что не только в августе, в первые дни восстания, но даже и в начале зимы, во время полного разгрома колчаковских войск, когда в боях добывалось много оружия, пика в армии Мамонтова продолжала оставаться на вооружении многих партизан. Так, в Бутырском полку, для которого в первые дни его организации гуселетовцы делали пики, большая часть партизан (до тысячи человек) была вооружена ими даже в декабре, когда на Алтай пришла Красная Армия.

Более четырех месяцев алтайские партизаны, вооруженные чаще всего только пиками, да в большинстве не на конях, а в пешем строю, ходили в атаки против белогвардейских войск, вооруженных в избытке лучшим для того времени огнестрельным оружием. И мы, положа руку на сердце, должны признать, что от наших дедов и отцов требовалось не меньше храбрости, чем от нас в годы Великой Отечественной войны. Идти с винтовкой против немца, державшего у груди автомат, было нелегко. Но идти с пикой против белогвардейца, лежащего в окопе с винтовкой в руках, не менее трудно. Встречать немецкие танки, бросая в них бутылки с горючей смесью, — подлинный героизм. Но и бросаться на белогвардейские пулеметы и пушки с открытой грудью — героизм наивысшей пробы. Войны разные, но каждая из них была в равной степени величайшим испытанием нравственных сил людей нашей страны.

Пика, являясь зачастую единственным оружием партизан, была ими любима и даже воспета. Партизан Мищихин, например, написал о ней популярные стихи, в которых были такие возвышенные строки:

Мозолисты руки тебя не забудут

И век будут помнить тебя.

О грозная пика, в бою с деспотизмом

Ты многих от рабства спасла!

Партизаны любили песню неизвестного автора «Судьба Колчака», в которой тоже говорится о пике. Песня пелась от имени адмирала, оказавшегося в затруднительном положении.

Пики, вилы, топоры,

Они с ума меня свели.

По Иркуту и Оби

Везде видны пикари.

Успех этой весьма непритязательной песенки, сложенной малограмотным автором, был необычайным: она трогала сердца тысяч людей, вооруженных пиками, да куда сильнее, чем многие расхожие сейчас, написанные опытной рукой песни.

Партизанской пике и нынче наша слава!

…А за стеной кузницы, где неумолчно звякало и звенело железо, за столом, принесенным из какого-то ближнего дома, работал оружейный мастер, ремонтируя разное оружие. Рядом с ним работал и отец, меняя у винтовки разбитую ложу.

Ружейный мастер, солдат-фронтовик, разбирал, чинил, смазывал и вновь собирал запущенное оружие с величайшей сосредоточенностью, боясь затерять какую-нибудь мелкую деталь из тех, что были разложены на столе. Его раздражало, что мы, мальчишки, все время вьемся поблизости и хотя и не мешаем работать, но уж очень пристально следим за действием его рук, прямо-таки вживаемся в его мудреное дело. Он стеснялся отца, но, не выдерживая, иногда дипломатично просил:

— Леонтьич, да гони ты их, чего они тебе мешают?

— Да они совсем и не мешают мне, Ионыч.

— Ну мне сопят под руку! Не люблю! Тут же с механикой имеешь дело.

— А ты, Ионыч, не обращай на них внимания, пусть себе сопят, лишь бы не лезли, — советовал отец. — Пускай присматриваются к оружию. Кто его знает, что после будет? Может, и им доведется воевать.

— Неужто так долго воевать будем?

— Все может быть. Буржуев на земле много.

…Еще более тянуло нас к одинокой баньке у озера, где готовились боеприпасы. Но сюда нас не подпускали и близко.

У бережливых солдат-фронтовиков, явившихся домой с припрятанным оружием, насбиралось кроме неиспользованных патронов немного стреляных винтовочных гильз (стреляли уже здесь, дома, по зверю), а у охотников — гильзы для бердан. Решено было — по бедности — использовать их еще раз. Но не было пистонов, пуль и пороха. Однако в отряде нашлись умельцы, которые начали делать порох, употребляя для этого, если не ошибаюсь, мелко растертый древесный уголь и селитру, пропитывая изготовленную смесь самосидкой. Но не простой, конечно, самосидкой, а перегнанной дважды, то есть перегоном, горевшим синим пламенем. Он был не хуже спирта, по словам мастеров, которые время от времени учиняли ему пробы. Самодельный порох высушивали на солнце, а затем начиняли им гильзы или набивали охотничьи пороховницы. Разные же пули (для винтовок, бердан и охотничьих ружей) выплавлялись в баньке, на каменке, из сплава свинца, олова и баббита. При проверке самодельные патроны действовали хорошо, лишь с редкими осечками, а пули прорывали в мишенях большущие дыры, что очень веселило партизан: такая попадет — не уйдет беляк! Только вот ствол сильно забивало гарью. Но и тут мастера нашли выход: они вставляли в обойму четыре самодельных патрона, а один — казенный, с тем чтобы ствол прочищала туго идущая заводская пуля.

Все понимали, что пользы от охотничьих дробовых ружей, заряжающихся с помощью шомпола, в бою будет мало, но отказаться от них не могли: грохот-то, по крайней мере, будет! А если ударить с близкого расстояния пулей или картечью — будет и польза. И поэтому заодно готовили припасы и для дробовиков — все, дескать, не хуже безмолвной пики! Однако тут же обнаружилось, что дробовики выстреливают зачастую с большой задержкой: после того как спустишь курок и он ударит по самодельному пистону, нужно несколько секунд держать ружье на прицеле, ожидая, когда постепенно воспламенится порох во всей фиске, а затем и в казеннике. Но зато какая-нибудь старинная фузея, в которую засыпалась целая горсть пороха, так грохотала и выбрасывала столько дыма, что на некоторое время им закрывалось от взгляда все озеро.

Считалось, что один такой выстрел мог здорово озадачить беляков в бою.

Как ни гнали нас от баньки,