Избранное - Леонид Караханович Гурунц

дремал. На звук шагов он поднял голову, и мы увидели спокойствие худого, гладкого лица. Смерив нас взглядом с головы до ног, он помахал бычьим хвостом, зажатым в руке, словно отгоняя от себя мух.

Мы прошли мимо него на цыпочках.

*

По обе стороны от нас вдоль улицы тянулись дома. Они стояли друг против друга, как бы взявшись за руки, похожие на сказочные чертоги, какие рисуют в детских книжках.

Вот и базар. Всюду, куда ни посмотришь, в мешках и на прилавках яблоки, картофель, сушеный тут, орехи, зелень. Прямо на земле возле повозок возвышается гора арбузов и дынь. Громко фыркают лошади с надетыми на морды торбами. Торговля идет бойкая.

Высокий мужчина, облюбовав дыню, дергает ее за остаток стебля. Хвост отрывается. Это означает, что дыня спелая. Но мужчина не берет ее, он принимается дергать за хвост другую. Наконец дыня выбрана.

Но что это мы переводим по пустякам драгоценное время? Как будто у нас другого занятия нет, как смотреть на торговлю дынями. Мы и сами торговцы. У нас не хуже товар, чем у других. Пусть торговец дынями любуется, как осаждают наш товар шушинцы. Сюда, сюда, дорогие покупатели! Вас ждут изделия нгерских гончаров!

Мы снимаем тюки и осторожно втискиваем их между горкой арбузов и продавцов сит. Ослов устраиваем тут же.

Ну скорее же, шушинцы! Прозеваете, упустите случай, где потом найдете такой товар!

Несколько кувшинов я выставил на прилавок, их можно осмотреть со всех сторон, на них видны затейливые узоры, которые умеет делать только один гончар Оан. Но покупатели почему-то не идут. Эти дурацкие арбузы словно преграждают путь.

Наконец ко мне подходит женщина и начинает торговаться.

— Нынче не время для цветочных горшков, — говорит она, нарочно прибедняясь. — Откуда у нас столько денег, чтобы каждому переплачивать? Цветы сажать — десятое дело.

Боясь выпустить из рук покупателя, я по копейке уступаю.

Опахнув раскрашенное лицо веером, женщина уходит и снова возвращается.

Я ненавижу эту женщину с размалеванным лицом, но заискиваю перед ней, изо всех сил стараясь уговорить ее:

— Купи, тетя! Хороший горшок. В нем все приживется: лимон, фикус. Что душа пожелает. Купи! У меня легкая рука.

Женщина открывает кошелек.

Васак торгует неподалеку от меня. Я вижу, как он о завистью косит глаза в мою сторону. Серебряный двугривенный обжигает мне ладонь. Я целую монету, как это подобает делать с первой выручкой, и опускаю в карман.

— Дай-ка, мальчик, я подберу себе что-нибудь.

Важный господин склоняется к глиняным изделиям.

Васак, поглядывая в мою сторону, неистовствует:

— Кому нужен хороший товар — ко мне! Не кувшин предлагаю вам, а райский сосуд! Сам Апет обжигал его. Кто не знает нгерских изделий!

Отпустив господина, я тоже начинаю зазывать покупателей:

— Нгерские изделия: хорошие опарники, кувшины, горшки. Самим Оаном сработаны.

Но вот и у Васака появляется покупатель: долговязый человек в смешных штанах и женской шапочке — ни дать ни взять скоморох.

Он выбирает кувшин, старательно рассматривая рисунок на нем. Я заметил, что толпа, обступившая нас, редеет. Покупатели стараются не попадаться на глаза долговязому, а торговки торопливо прячут свои товары в мешки.

Человек в шапочке молча оглядел кувшин и со всего размаха хватил им по колену.

Кувшин с глухим стоном раскололся на мелкие черепки. Васак вскрикнул. Человек швырнул ему под ноги монету и потянулся к другому кувшину.

Некоторое время Васак с недоумением смотрел на странного покупателя. Человек платил за изделия, но, купив их, тотчас же разбивал.

Наконец он выбрал нарядную квашню, поражавшую всех чистотой рисунка и ажурным узором, окаймлявшим ее широкие, крутые бока.

Апет просил не продавать ее, пока все не раскупят: по ней легче судить об искусстве мастера.

Васак вцепился в руку покупателя:

— Не трогай, господин!

Странный покупатель с усмешкой швырнул ему несколько монет. Ударившись оземь, звонкие сребреники покатились во все стороны, но Васак даже не взглянул на них.

— Все равно не трогай, — взмолился он, — не для того дед так старался… Пусть люди пользуются. Зачем разбивать?

Человек вырвал глиняное изделие из рук Васака и незамедлительно превратил его в черепки.

Довольный, видимо, всей этой затеей, он зашагал, весело насвистывая, вдоль опустевших лавок базара.

*

Ослы наши давно съели свой корм. Горшки проданы, уже пора домой. Но возвращаться мы не спешим. Еще и еще раз осматриваем город.

Витрины скобяных магазинов манят богатым выбором ножей, бакалея — разными пряностями. На каждом шагу нас подстерегают соблазны.

Скучающие торговцы пьют чай из маленьких стаканчиков, похожих на лампадки, и укоризненным взглядом провожают нас.

В карманах у нас выручка — серебряные монеты и несколько хрустящих бумажных рублевок. Если бросить на прилавок одну-две, можно получить любую сладость, что душа пожелает. Но мы проходим, не удостоив лавки даже взглядом. Не велено.

С трудом пробираемся в уличной толчее.

Вот перед нами возвышается величественное здание Агулисской церкви с золотым крестом над голубым куполом. И магазины, магазины, куда ни направишь взор. И чего только не продавали. Сахарные головы в черной блестящей бумаге, пуговицы, катушки ниток, холсты, разные пряности, бог знает еще что. И все это как-то называлось чудно: торговые ряды, ряды медников, лавки ювелиров и золотых дел мастеров. Читаем вывески. Кое-чему научились же за два года у парона Михаила. В большинстве они написаны по-русски. Но мы читаем и по-русски.

Мы останавливаемся возле одной такой вывески. Читаем: «Вино. Водка. Скобяные изделия». За витриной лавки рядом с набором бутылок с яркими этикетками на них — гвозди, замки, ключи, другая разная мелочь. Это, значит, и есть скобяные изделия.

К этой лавке примыкает духан, где по сходной цене можно наесться досыта густого наваристого супа из баранины. Духан Амбарцума, кто в Шуше не прослышан о нем? Тут же, впритык с духаном, — мастерская сапожника Вараздата, известного в Шуше весельчака и пройдохи. Ну как можно побывать в Шуше и не услышать про проделки веселого сапожника? Вот одна из историй, достоверность которой оставляю на совести шушинцев, которые мне ее рассказали. В Шушу приходит крестьянин, ни разу не побывавший в городе. Идет по улице и вдруг видит на тротуаре перед мастерской сапожника небольшую миску с кусками кожи. В миске была вода. Кожа бросалась туда для размягчения.

— Уста, — обратился к сапожнику прохожий, — будь ласка, наполни мне немного хаша, неплохо заплачу.

На охотника, говорят, и дичь бежит. И надо было, чтобы и этот простофиля напоролся на Вараздата. Вараздат сразу смекнул, с кем имеет дело, и решил на нем погреть руки да немножко поразмяться, посмеяться над простачком.