Белая масаи - Коринна Хофманн

София очень мне обрадовалась. Когда я сообщила, что некоторое время хотела бы пожить у них, она сказала, что с едой проблем нет, а вот спать негде, так как заднюю комнату ее друг оборудовал под фитнес-зал. Мы стали думать, куда мне идти. Ее друг отправился на поиски и, вернувшись через несколько часов, сказал, что нашел подходящую комнату. Она находится неподалеку и выглядит как номер в гостинице, только кровать там больше и красивее, а кроме кровати, ничего нет. Окруженная толпой любопытных женщин и детей, я осмотрела комнату и сразу согласилась ее снять.

Время тянулось медленно. София была превосходным поваром, и я прибавляла в весе с каждым днем. Но ночи были ужасны. Допоздна со всех сторон раздавалась музыка и громкие голоса. Стены были такими тонкими, что казалось, будто соседи находятся со мной в одной комнате. Каждый вечер я засыпала с трудом.

Иногда шум до того донимал меня, что мне хотелось заорать самой, но я боялась потерять жилье. По утрам я мылась прямо в комнате. Каждые два дня я устраивала стирку, скорее ради развлечения. София постоянно ругалась со своим другом, так что после еды я почти всегда уходила к себе. Мой живот быстро рос, чем я очень гордилась.

За неделю жизни в Маралале муж ни разу не пришел меня навестить. Меня это очень огорчало. Зато я встретила здесь Джеймса и его друзей. Время от времени Сали, друг Софии, приводил в дом своего знакомого. Мы вместе ужинали, а потом играли в карты. Такие вечера проходили очень весело.

Как-то раз, когда мы сидели в квартире вчетвером и играли в карты, на пороге внезапно возник мой муж. В руке он сжимал свои копья. Не успела я с ним поздороваться, как он спросил, кто второй мужчина. Все рассмеялись, кроме меня. София махнула ему, приглашая войти, но он продолжал стоять на пороге и резко спросил: «Коринна, это твой приятель?» Мне было ужасно стыдно за его поведение. София попыталась разрядить обстановку, но Лкетинга развернулся и исчез. Оправившись от оцепенения, я пришла в ярость. Я сижу в Маралале, на девятом месяце беременности, муж не появлялся больше двух недель, а теперь приходит и обвиняет меня в измене!

Сали вышел вслед за ним, София принялась меня успокаивать. Знакомый Сали поспешил исчезнуть. Долго ничего не происходило, я пошла в свою комнату и стала ждать. Через некоторое время появился Лкетинга. Он был навеселе и жевал мираа. Я неподвижно лежала в постели и думала о будущем. Через час он извинился: «Коринна, жена, нет проблем. Я давно не видел тебя и ребенка и сошел с ума. Пожалуйста, Коринна, теперь я в порядке, нет проблем!» Я попыталась улыбнуться и через силу простила его. На следующий день он ушел домой. После этого я не видела его еще две недели, мне только передавали от него приветы.

Наконец настал день, когда мы с Софией отправились в больницу. Софии до родов оставалась примерно неделя, мне – две, но из-за плохого состояния дорог нам советовали поехать заранее. Мы сели в автобус, друг Софии поехал с нами. Нам повезло: в больнице нам выделили отдельную палату. Медсестры взвесили меня и с облегчением отметили, что я поправилась до семидесяти килограммов. Теперь оставалось только ждать. Каждый день я вязала для ребеночка какие-нибудь вещи, а София целыми днями читала книги о беременности и родах. Я же не хотела об этом ничего знать и лишь с нетерпением ждала этого нового для себя события. Сали приносил нам из деревни вкусную еду.

Время шло. Каждый день в больнице на свет появлялись дети. Часто женские крики доносились и до нашей палаты, и София нервничала все больше. У нее до родов оставались считаные дни. На одном из ежедневных осмотров врачи увидели, что моя матка уже немного раскрылась. Мне назначили постельный режим, но до него дело не дошло: не успела врач выйти из палаты, как у меня отошли воды. Удивленная и счастливая, я посмотрела на Софию и сказала: «По-моему, мой ребенок сейчас родится!» Поначалу она мне не поверила, ведь мне оставалась еще, как минимум, неделя. София позвала врача, и врач, осмотрев меня, с серьезным лицом подтвердила, что я рожу этой ночью.

Ребенок Софии не торопился увидеть свет, и это приводило ее в отчаяние. У меня же в восемь часов вечера начались первые слабые схватки, которые через два часа стали очень интенсивными. С этого момента меня осматривали каждые полчаса. В полночь терпеть уже было невыносимо, меня постоянно рвало от боли. Наконец меня отвели в родильный зал. Это был тот же самый кабинет, в котором я когда-то сидела в гинекологическом кресле во время осмотра. Врач и две черные медсестры что-то мне говорили, но, как ни странно, я больше не понимала по-английски ни слова. Между схватками я во все глаза смотрела на женщин, но видела только, как открываются и закрываются их рты. Меня охватила паника, ведь я не знала, все ли делаю правильно. Дышать, нужно правильно дышать – стучало у меня в голове. Потом мои ноги привязали к креслу, и я почувствовала себя совершенно беспомощной. Силы покинули меня, и когда я уже собиралась закричать, что больше не могу, сестра зажала мне рот рукой. Охваченная страхом, я посмотрела на врача, и она сказала, что видит головку ребенка и он должен появиться на свет при следующей схватке. Я стала тужиться из последних сил и почувствовала взрыв внизу живота. Моя девочка родилась. Часы показывали четверть второго ночи. На свет появилась здоровая девочка весом два килограмма девятьсот шестьдесят граммов. Я была счастлива. Она была такая же красивая, как ее отец, и я решила, что мы назовем ее Напираи.

Пока врач принимала плаценту и накладывала швы, дверь открылась, и София радостно бросилась мне на шею. Она наблюдала за родами через окно. Мне еще раз показали моего ребеночка и отнесли его к остальным новорожденным. Для меня это было лучше, потому что я обессилела до такой степени, что не смогла бы его удержать. Даже чашка с чаем, которую мне тут же протянули, выскальзывала у меня из рук. Мне хотелось только одного – спать. Меня пересадили в кресло-каталку, отвезли в палату и дали снотворное.

В пять утра я проснулась от адской боли между ног. Я разбудила Софию, и она привела дежурную. Мне дали болеутоляющее. В восемь утра я еле-еле дотащилась до детской комнаты, чтобы посмотреть на своего ребенка. С трудом найдя дочку среди других младенцев, я увидела, что она плачет от голода. Мне нужно было ее покормить, но это оказалось непросто. Из моих грудей, ставших к тому времени гигантскими, я не могла выдавить ни капли молока. Сцеживать тоже не получалось. К вечеру я уже не могла этого выносить. Мои груди стали твердыми как камень и ужасно болели, а Напираи постоянно плакала. Черная медсестра обругала меня, сказав, что я плохо стараюсь. Молочные железы обязательно должны открыться, иначе начнется воспаление. Претерпевая мучительную боль, я перепробовала все способы. Наконец ко мне подошли две женщины самбуру и «доили» мои груди почти полчаса, пока из них не полилось первое молоко. Теперь оно текло, не переставая. Его было так много, что мой ребенок не мог его пить. Только после обеда я впервые покормила Напираи.

У Софии уже несколько часов назад начались схватки, но ребенок выходить не спешил. Она кричала и требовала сделать ей кесарево сечение. Врач ее просьбу отклонил, сказав, что для операции нет показаний. Я еще никогда не видела Софию в таком состоянии. Ее крики надоели врачу, и он пригрозил, что не будет принимать у нее роды, если она не возьмет себя в руки. Он был итальянцем, и они разговаривали по-итальянски. Спустя ужасные тридцать шесть часов на свет с помощью вакуумной присоски появилась и ее девочка.