Бояре, отроки, дружины. Военно-политическая элита Руси в X-XI веках - Петр Стефанович

Некоторые авторы интерпретируют эти примеры с разграничением бояр и «дружины» как свидетельство каких-то социальных, политических или экономических явлений или процессов. С опорой на наблюдения А. Е. Преснякова, который по летописанию XII в., отразившемуся в ЛаврЛ и ИпатЛ, пытался в употреблении слова дружина найти отражение определённых изменений в общественном строе[447], в таком духе развернулась дискуссия современных историков А. А. Горского и М. Б. Свердлова. По мнению Свердлова, различение бояр и дружины в летописи XII в. связано с тем, что в боярство стала входить «местная неслужилая знать»[448]. По мнению же Горского, это различие связано с тем, что «с развитием вотчинного землевладения бояр их связь с князем становится не столь тесной, как у членов младшей дружины»[449]. С другой стороны, такие трактовки полностью отвергает Т. Л. Вилкул, которая видит в тех же самых летописных примерах употребления слова дружина «индивидуальную манеру разных летописцев» и «не сложность социальных процессов, а сложную картину редактирования [летописи]»[450].

Как убеждает настоящее исследование, дело здесь и не в социальных процессах, и не в редактировании, а в особенностях семантики и употребления слова. Отделение бояр от «дружины» в отдельных случаях – это результат той же метонимии, какую мы видели в известиях древнейшего летописания. Бояре, с одной стороны, входили в состав людей, тесно связанных с князем, но с другой – они и выделялись наиболее резко и существенно от всех остальных людей в окружении князя (об этом см. далее в главе IV), и поэтому в зависимости от контекста они то называются «дружиной», то от неё как будто отделяются.

В условиях, когда слово употреблялось широко, но часто метонимически, совсем не случайно и даже весьма показательно, что в некоторых случаях летописцы пытались уточнить содержание слова, присоединяя к нему те или иные определения или пояснения. Особенно ярко такая тенденция проявляется тогда, когда внутри одного рассказа, известия, сюжета и т. д. слово дружина меняет значения или может быть по-разному истолковано. Иногда это могут быть пояснения в расширительном ключе, то есть с целью уточнить, что речь идёт именно о всех людях, связанных с князем, и обычно в таких случаях говорится просто «вся дружина» или более «литературно» – «вся дружина от мала до велика»[451]. Чаще, однако, требовалось не расширять и без того широкое понятие, а наоборот, его сужать и ограничивать, и здесь мы видим целый спектр уточняющих определений.

Ярким (и одним из древнейших) примером такого рода является известный летописный рассказ о походе Владимира, сына Ярослава Мудрого, на Византию в 1043 г. Согласно ПВЛ, флотилия руси была разбита в море бурей, и большинство «воев» Владимира оказались на берегу, а на кораблях остались князь и воеводы. Лишь один из воевод, Вышата, решил разделить судьбу тех, кто оказался без кораблей в трудной и опасной ситуации. Об этом в летописи говорится так: «И быс(ть) буря велика, и разби корабли руси, и княжь корабль разби вѣтръ, и взя князя в корабль Иван[ь] Творимирич[а], воеводы Ярославля. Прочии же вои Володимери ввержени быша на брегъ числомь 6000, и хотяще поити в Русь, и [не] идяше с ними [никто же] от дружины княжее. И реч(е) [Вышата]: азъ поиду с ними, и высѣде ис корабля [к] ним[ъ], [рекъ]: и аще живъ буду, [то] с ним[и], аще погыну, то с друж[и]ною»[452].

Внутри одного связного фрагмента содержание слова дружина здесь разное. На кораблях, с одной стороны, остались воеводы и, видимо, избранная часть войска (они далее оказывают успешное сопротивление «олядиям» греческим), а с другой – на берегу «вой». И к тем, и другим применяется слово дружина, поскольку и для тех, и для других подходят значения «войско» или даже «войско/люди князя» (если «воев» в этом контексте рассматривать как людей, тоже связанных с князем– по крайней мере, в качестве военачальника). Однако, в одном случае имелась в виду более узкая группа людей с князем, а в другом – остальное войско, сначала выступавшее под командованием князя, но затем брошенное им. В словах воеводы, решившего остаться с этими «боями», в слове дружина проскальзывает, кроме того, отсылка к древнему значению «спутники, товарищи», подразумевающая близость воинов и воеводы как «братьев по оружию». Явное смысловое напряжение, которое образуется в результате двойственности в употреблении слова, автор текста снимает уточняющим определением, поясняя, что те люди, которые сохранили корабли и взяли к себе князя, были «дружиной княжей», тем более что среди этих людей преобладали, видимо, лица более знатные и выдающиеся (воеводы, например). Эта «дружина княжа» – конечно, не какой-то технический термин для особой группы княжеских людей, а просто обусловленное контекстом обозначение тех, кто в той ситуации оказался вместе с князем, но отдельно от большинства «прочих воев»[453].

Такого рода пояснений к слову дружина в летописи можно найти немало, даже если не считать определения с местоимениями «своя», «моя», «его» и пр. Выше мы уже столкнулись с подобными пояснениями. Например, в словах Ольги фигурировала «дружина мужа моего». Такому уточнению соответствуют, например, выражения «дружина отня»[454] или «вся дружина братня»[455]. Встречались выше выражения «многая дружина» и «малая дружина», – и им в позднейшем летописании находятся аналогии[456]. Часто это могут быть отсылки к вполне конкретным реалиям, важным только в одном определённом контексте, – например, территориально-географические указания: «дружина руская»[457], «володимерская дружина»[458] и т. п.