Вернуть Онегина - Александр Солин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Этот номер у меня есть. Ты мне дай домашний телефон, чтобы я мог тебя везде отыскать. Не каждый день знакомишься с дочерью старого друга!»
Покраснев, она добавила туда домашний телефон.
«Вот и хорошо!» – сказал Клим, повернулся и, пряча на ходу сложенный листок во внутренний карман куртки, направился на выход. Перед дверью он остановился, и она, протиснувшись между ним и дверью, открыла замок и выпустила незваных гостей на крыльцо, ожидая, что с ней попрощаются. Но Клим, не оборачиваясь и не прощаясь, спустился с крыльца, а один из его отставших спутников успел ей сказать:
«Гордись, девка! Сам Клим у тебя в гостях был!»
Некоторое время она смотрела как все трое шли к стоявшей неподалеку иностранной машине, в которых она тогда еще не разбиралась, а затем уединилась в кабинете, чтобы пережить удивительный визит еще раз.
К сведению ее нынешних и будущих биографов: именно в этот день и час завершилась предыстория Аллы Сергеевны Пахомовой и началась ее истинная история – та, которую знают все и не знает никто.
О том, что она началась, сама истинная история узнала, видимо, не сразу, иначе как объяснить, что еще две недели она ничем не отличалась от предыстории.
О визите Алла Сергеевна тут же сообщила Алику. Разумеется, она скрыла тюремное знакомство Клима с отцом, заменив упругую вороненую пружину истинного повода витиеватым и надуманным предлогом, отчего боек причины не дотягивал до капсюля следствия, порох интриги не воспламенялся, и вся история приобрела загадочный и недоуменный вид.
Алик внимательно ее выслушал, уточнил детали и велел не дергаться. На следующее утро он явился в ателье и с озадаченным видом поведал, что их посетил сам Клим – местный авторитет, контролирующий этот район. И это нормально, это понятно, этого следовало ожидать. Только вот чего он, Алик, не может уразуметь, так это какого хрена этот самый Клим забыл там, куда он обычно посылает своих подручных.
«Ты мне что-то не договариваешь, мать! – подозрительно глянул он на нее. – Ну-ка, расскажи еще раз!»
Дивясь его проницательности, она снова повторила свой рассказ, и снова вышло, что этот самый Клим, а с ним еще двое, приехали, покрутились, спросили, чем они здесь занимаются, и ушли, не попрощавшись.
«Ничего не пойму! – морщил Алик лоб. – Он что, даже долю не назвал?»
«Ничего такого не сказал! Сказал – хватит на первый раз. Наверное, во второй раз скажет!» – простодушно предположила Алла Сергеевна.
«Ну, ну! – глянул на нее Алик. – Слушай, а может, он чего заказать хотел?»
«А ведь это идея! – обрадовалась она про себя. – Надо ему что-нибудь сшить! Рубашку, например! Иначе Алик не отвяжется!»
«Вот, вот! – воскликнула она. – Наверное, для этого и приезжал, да не решился!»
«Хм, не решился! – усмехнулся Алик. – Ну, ладно, держи меня в курсе!» – велел он и исчез в историческом водовороте.
Через две недели Клим позвонил ей домой. Культурно и недолго с ней говорил и предложил с ним завтра пообедать. Что, когда, где, как – засуетилась она, но он сказал, что заедет за ней в ателье в середине дня и отвезет, куда надо.
Все следующее утро она посвятила внешнему облику и к двенадцати часам явилась на работу в шикарном деловом образе – строгом, иссиня-черном облегающем платье с умеренным квадратным вырезом, приталенном сером пиджаке до бедер и со схваченными на затылке черепаховой заколкой волосами. Сашкин кулон, который она, поколебавшись, оставила за его аквамариновый подголосок платью, и бриллиантовые сережки завершали деловой образ кокетливым многоточием. Неумеренное розовое волнение красило ее и делало рассеянной. Никто и никогда еще в Москве не приглашал ее обедать, и то, что первым это сделал командир местных бандитов, а не знаменитый киноартист, значения события не снижало.
В два часа в дверь позвонили. Она открыла и увидела на крыльце моложавого седоватого мужчину с рублеными чертами лица цвета обиженного красного мрамора, который пронзил ее подозрительным взглядом и спросил с вежливой натугой:
«Здравствуйте! Вы – Алла Сергеевна?»
«Да, я! Здравствуйте!» – ответила она.
«Клим ждет вас»
Это и был тот самый Маркуша – пожизненный друг Клима, его телохранитель и душеприказчик, Эверест верности, той беззаветной верности, что отказав во взаимности инстинкту самосохранения, встречается только в их отверженном сообществе. Он довел ее до машины, открыл заднюю дверь, и она вдохновенно и дерзко плюхнулась на сидение рядом с Климом.
«Здрасте!» – легкомысленно и беспечно кинула она ему, как старинному другу семьи.
Сам Маркуша занял место рядом с водителем и за всю дорогу не проронил ни слова.
Пока ехали, Клим негромко поведал, что он родился и проживает в этом восточном районе Москвы. Здесь у него друзья и дела – большие друзья и большие дела. Ехали недолго, и он успел сообщить лишь самое главное.
Небольшой, отделанный деревом ресторан в окрестностях Измайловского парка встретил их пустым почтительным залом. Тихий безликий человек принял у нее пальто. Она достала из пакета туфли на высоких каблуках, переобулась и выжидательно встала перед Климом. Он молча оглядел ее, одобрительно улыбнулся и повел в зал. Сам он был в дорогом темно-сером (шерстяном – сразу определила она) костюме и гладкой, шелковой, цвета горького шоколада рубашке. Грудь его делил надвое узкий, светло-серый, в косую бордовую полоску галстук. Они устроились в глубине зала, Маркуша с водителем у окна. Им подали меню, и она, смущаясь, выбрала самые недорогие блюда. Клим улыбнулся и сказал человеку: «Давай, как обычно…»
Пока официанты медлили, она украдкой изучала лицо своего спутника. Грубоватые, деформированные черты не красили его, но, безусловно, делали мужественным. Кроме того, в спокойном, сдержанном, умном выражении было нечто такое, что она иначе как достоинством не назвала бы. Во всяком случае, именно таким представлялось ей достоинство. Неожиданно ей пришло на ум, что, наверное, таким же израненным и благородным было лицо мужа Татьяны Лариной. Поймав его взгляд, она обнаружила там потаенную тяжесть, которой он мог придавить всякого, кто осмелился бы ему перечить. Интересно, сколько ему лет? Сорок? Сорок пять? Больше?
Принесли красное вино и закуски. Клим поднял бокал и внушительно сказал:
«За встречу, Алла Сергеевна, и за знакомство. Рад, что у моего старого друга такая прекрасная и правильная дочь…»
Она пригубила и отставила бокал. То же самое сделал и он.
«Вот что я хотел бы сразу сказать, – неожиданно начал Клим проникновенным голосом. – Ты, наверное, удивляешься, с чего это я такой внимательный к тебе. Не удивляйся: на зоне твой отец спас мне жизнь, и я по гроб ему обязан. Я так понимаю, ты не знаешь, что… его уже нет. Извини! – обронил он, заметив, как распахнулись ее глаза. – Извини…»
