Наемник - Эйке Шнайдер

Вздрогнул, увидев Эрика, целеустремленно шагающего к нему.

И потянулся к мечу.

Кто-то ухватил Эрика за плечо. Он стряхнул чужую руку, даже не оглянувшись. Выхватил меч. Еще пара шагов, и он сотрет этого гаденыша в порошок и без плетений. И плевать, что своей цели тот пока не достиг. Ничего не кончено, Эрику еще вытаскивать всех троих отравленных и дальше. А Свею уже никто от престола Творца не вытащит. Никто не вернет дочь старому слуге. Глупая девчонка была вовсе ни в чем не виновата. Разве что на передок слаба — так не убивать же за это?

Вигге, отошедший было по каким-то своим делам, развернулся, вытаращил глаза.

— Что…

— Уйди, — рыкнул Эрик. — Он знает что.

— Ничего я не… — попятился Бруни, мигом выпустив меч. — Он сошел с ума! Я ничего не…

Эрик расхохотался, не сводя глаз с гаденыша. Здорово прикидывается, всех одурачил.

— Ну что ж, пусть будет по-твоему. Я, одаренный Эрик, прозванный Лекарем, говорю, что ты, Бруни, сын…

— Чего разорались? Вы там одурели все, что ли? — высунулся из-за полога Хаук.

Договорить он не успел — Бруни метнулся к нему, зайдя за спину, и приставил нож к горлу.

Эрик бросился навстречу — успеть, перехватить! — остановился в трех шагах.

— Можешь не договаривать, одаренный, — ухмыльнулся Бруни. — А и договоришь — плевать.

Хаук ругнулся, попытался дернуться — острие прокололо кожу, потекли алые капли.

— Не дергайся. — Оруженосец снова оскалился, глядя на Эрика. — А ты — назад. Три шага. А вызов можешь и договорить, я не такой дурак, как Фолки. Только дурак сойдется с одаренным один на… Назад, я сказал!

Эрик медленно отступил. Потянулся к плетениям — без толку. Твою же мать, до чего же все не вовремя! Сам дурак. Надо было сдержаться. Надо было сделать вид… Да пропади оно все пропадом, когда ему удавалось сдерживаться?!

— А на ваши представления о чести мне плевать. Они только для равных. А я — никто. — Бруни зыркнул в сторону Вигге. — Ты! — сюда, к одаренному, чтобы я видел!

Бруни сдвинулся чуть назад и в сторону, отходя от полога — так, чтобы за спиной у него была стенка шатра, а перед глазами — пространство лагеря. Сжал плечо Хаука. Эрик видел такой взгляд и раньше. В нем не было страха или сомнений, только ярость и решимость идти до конца, потому с парнем лучше не шутить, любой неосторожный шаг будет стоит Хауку жизни.

— Ты. Скажи своим людям, чтобы не рыпались, если хочешь жить.

Хаук, бледный — хотя явно не от страха, а от того, что немочь еще не отступила — помедлил. На перекошенном от гнева лице красные воспаленные глаза светились углями. Жаль, что Бруни не видел его глаз — сбежал бы. Эрик на его месте точно бы сбежал.

— Ну! — крикнул Бруни.

Нет, не сбежал бы. Оруженосец дошел до края и ему теперь море по колено. Жаль. Наворотит дел.

— Делайте, что он говорит, — выдавил Хаук. Негромко добавил: — Ты понимаешь, что обратного пути не будет?

— Как будто он у меня и до того был, — усмехнулся Бруни.

И нож правильно держит, гаденыш. У самой артерии. Короткий укол — и верная смерть.

— Ты мог прийти ко мне и поговорить. — Хаук, кажется, взял себя в руки, и голос его был спокоен. Точно за вином у камина беседовали.

— Поговорить? И что бы я сказал? — Бруни осклабился. — Здравствуй, папочка?

Эрик, пользуясь моментом, попытался сдвинуться хотя бы на полшага, и был осажен криком:

— Стой, где стоишь!

— Да я-то стою, — пожал он плечами. — А Хаук долго не простоит благодаря кое-кому. И что ты будешь делать, когда останешься без живого щита?

— Не останусь. Мне нужна лошадь. Быстрый подойдет. Мои вещи, пошлите за ними кого-нибудь из слуг. И деньги. Половина твоей казны. Раз уж не удалось получить все, заберу, что получится.

Как он собирается уйти живым? Рассчитывает, что не погонятся? Не станут стрелять вслед? Уверен, что нога его коня не провалится в сусличью нору? Или он ни на что не рассчитывает, трепыхается головастиком в пересыхающей луже?

Нет, может и уйдет. Эрик на его месте взял бы с собой заложника. Посадить за спину и привязать, точно щит. Пообещав отпустить. А чтобы не усомнились — еще одного на втором коне рядом. Безоружного, само собой. Может и получиться.

— Вигге, выполняй, — негромко сказал Хаук. Добавил: — Почему бы и нет. Там бы разобрались, кто кому кем приходится.

Вигге поклонился и исчез. Будет тянуть время, понял Эрик. Впрочем, вычистить и оседлать коня — это время. А казну и вовсе без господина не тронут. Это хорошо. Может, удастся подобраться ближе. Может, к Ингрид вернется способность плести, она не так пострадала от яда, как остальные. Где она, к слову? Если уж Хаук проснулся от шума и выбрался из шатра, Ингрид и подавно не спит.

— Ага. Разобрались. Прослезился бы и принял в объятья.

Хаук сделал вид, будто не заметил насмешки.

— Твоя мать — Вивека?

Лицо парня вытянулось от удивления, но он быстро взял себя в руки, прищурился.

— Только не говори, что помнишь всех, кому задирал юбки.

— Не всех. Ее помню. Она знает, что ты творишь?

— Знает. У престола Творца, говорят, известны все земные дела.

— Жаль.

— Не верю.

Эрик снова попытался сдвинуться. И снова его остановил окрик.

— Ты же понимаешь, что я тебя найду? — спросил он.

— Не найдешь, — ухмыльнулся Бруни. — Я не дурак, чтобы кровь оставлять. Да ты и искать не будешь. Просто пытаешься выслужиться. Как пес, готовый вилять хвостом каждому, кто бросит кость.

Он втянул воздух сквозь зубы, получилось очень похоже на всхлип.

— Мать тоже верно служила. А когда она умерла от родильной горячки, тот благородный выставил меня из замка вместе с младенцем. И разрешил взять только мою одежду и ее бумаги. Сказал, что выродки не могут оставлять наследство, а потому ничего из вещей матери мне не принадлежит. Так что зря ты ждешь благодарности от благородных. Они будут тебе улыбаться. Опасаться. Иногда даже заискивать. Щедро платить. Но ты все равно останешься для них выродком. Как моя мать. Как я, хоть дара мне и не досталось.

— Ты мог бы прийти ко мне, — сказал Хаук.

— К тебе? В приграничье? В девять лет? — Бруни рассмеялся. Резко оборвал смех. — Я пришел. В твой замок. Не новый, тот… Как-то добрался, сам не знаю, как не сдох по дороге. Брат, вот, сдох…

— Тоже ты помог? — поинтересовался Эрик, сдвигаясь к нему. Четверть шага. Не больше. Может, не заметит, разозлившись. Лишь бы не разозлился настолько, чтобы полоснуть Хаука по горлу, наплевав на последствия… Нет. Он хочет жить. Еще один труп ему не простят. Не выпустят.