Наемник - Эйке Шнайдер

Эрик пожал плечами.

— Лишь Творец знает, что случится в следующий миг.

— Ради меня, значит, рисковать жизнью не собирался, — хмыкнул Хаук. — А ради служанки… впору оскорбиться. Или так ее прелести в душу запали?

— Я знаю, что делаю, — в который раз повторил Эрик. — И вовсе не собираюсь рисковать.

Просто отвернуться и сказать, что отказывает человеку в помощи, он тоже не мог. В конце концов, надо хотя бы посмотреть, что там. Вдруг не так все страшно?

Хотя кого он хочет обмануть, в конце концов?

Эрик сделал несколько шагов — снова закружилась голова и потемнело в глазах. Старый слуга, что, отойдя на десяток шагов, остановился, с мольбой глядя на него, торопливо подбежал, подхватил под руку.

— Вам плохо, господин?

— Просто надорвался, — невесело усмехнулся Эрик. — Ничего. Пойдем.

— Вы только спасите ее… Я мало чем могу отплатить. Но я придумаю что-нибудь. Могу от господина уйти и вам служить без жалования, пока жив.

— Оставь, — отмахнулся Эрик. — Что смогу — сделаю… А там на все воля Творца.

— Я буду молиться. И за вас век молить буду, если получится.

— Кто она тебе?

— Дочь.

Эрик кивнул. Повторил.

— Что смогу — сделаю. Но на все воля Творца.

Свея сидела на краю телеги, опираясь руками о борт, тяжело дыша и то и дело кашляя. Потерла грудь, подняла на Эрика жалобный взгляд.

— Больно…

Эрик коснулся ее запястья — бледного и ледяного, точно лягушачья кожа. Сердце билось часто и слабо. Синие мочки ушей, синие губы.

На что он надеялся, собственно?

— Вы ведь мне поможете? — Девушка вцепилась в его руку. — Я знаю, что Творец наказывает тех, кто живет неправедно. Но я больше не буду. — Она закашлялась. — Правда не буду. Только бы живой остаться…

Эрик через силу улыбнулся.

— Обязательно. Творец милостив, все обойдется.

Он повернулся к старому слуге — так и не спросил его имя, а сейчас уже, наверное, и смысла нет спрашивать. Не сумел он отплатить добром за добро.

— Пошли кого-нибудь за моим мешком. И еще принеси вина. Во фляге или в кувшине… не очень много, не больше кружки.

Там, во флаконе с притертой пробкой, хранился настой мака — особого, такой не рос ни в окрестностях Белокамня, ни в Солнечном. Этот настой он привез из трехлетнего похода в восточные земли. Заказал потом купцам еще, но никто так и не вернулся. То ли задержало что, то ли те купцы уже не вернутся вовсе… Впрочем, какая теперь разница, в Белокамень хода нет. Когда… если… Нет — когда! — все это закончится, надо, пожалуй, вместе с Ингрид выплести проход и сходить на восток самим. Маковый настой убирает любую боль — ни одно плетение такое не может. А еще обладает снотворным и противокашлевым действием.

Старик переговорил с кем-то — Эрик не стал ни всматриваться, ни вслушиваться. Вцепился в борт телеги, чтобы не свалиться. Пока они бегают, надо хотя бы попытаться. Он потянулся к нитям. Хотя бы запустить восстановление там, где можно. Не вышло. Даже дотянуться до нитей не получалось. Как в кошмарном сне, когда отчаянно к чему-то стремишься, а оно ускользает, маячит совсем рядом, а не коснуться. Разозлившись, Эрик рванулся изо всех сил. Дотянуться. Совсем близко. Почти получилось. Еще немного…

— Господин, что с вами? — услышал он сквозь звон в ушах.

Хотел было мотнуть головой, но земля ушла из-под ног, и наступила темнота.

Эрик очнулся оттого, что кто-то — очень осторожно — хлопал его по щекам. Он скорее понимал это, чем чувствовал. Веки были тяжелыми, разлепить из стоило огромных усилий. Мутное пятно перед глазами постепенно обретало очертания: темный силуэт на светлом фоне.

— Наконец-то, — обрадовался кто-то, проступил из мути, оказавшись тем самым стариком. — Как вы нас напугали, господин!

Эрик сел, потряс головой, отгоняя пелену перед глазами. И по-прежнему в ушах звенит. Твою ж… А он так надеялся, что все же получится хоть немного помочь. Зря. Хорошо хоть прямо к Творцу не отправился. Глупо было бы убиться из-за собственного упрямства.

— Долго я?

— С полчаса, наверное… Мы уже хотели к одаренной бежать.

— К ней без толку бежать. Не придет.

Не говорить же во всеуслышание, что Ингрид сейчас неспособна плести.

— Да дело молодое, как поссорились, так и помиритесь, — гоготнул кто-то.

Эрик глянул на здоровенного плечистого весельчака, тот стушевался, вспомнил, что некогда без дела сидеть, побрел прочь.

За спиной снова закашлялась Свея.

Эрик встретился взглядом со стариком. Отвел глаза. Тот понял, сник.

— Где мой мешок? — спросил Эрик. — И еще я просил вина. И кружку.

Из-за спин зевак вышел Стиг, протянул мешок. Эрик вынул флакон, плеснул в протянутую кружку вина, накапал макового настоя. Подавил соблазн добавить чуть больше необходимого. Подумав, отмерял настой наперстянки, чтобы поддержать сердце девушки — ну а вдруг она крепче, чем кажется, протянет до тех пор, как Эрик снова будет в силах плести? Скорее всего нет, но надежда — тварь живучая.

Вращательным движением перемешав содержимое, Эрик протянул кружку служанке.

— Выпей. Болеть перестанет, и кашлять будешь меньше. Еще захочется спать — спи.

И это все, что он может сделать для нее. Разве что зевак еще разогнать. Он оглядел собравшихся и те живо вспомнили, что им здесь нечего делать.

Свея отхлебнула, закашлялась.

— Гадость какая.

— Гадость редкостная, — согласился Эрик. — Лекарства все — гадость редкостная.

Он подозвал старого слугу и распорядился:

— Устройте ее как-нибудь, чтобы была опора под спиной. Так она сможет немного поспать. Лежа будет слишком тяжело дышать.

Тот взял Свею по руку, ссадив с телеги, устроил, прислонив спиной к колесу и подложив под поясницу мешок. Поговорив с остальными, взял еще несколько — похоже, чье-то добро — обложил дочь с обоих боков, чтобы не свалилась. Свея зевнула, закрыла глаза.

По-хорошему, надо было не давить кашель, а, наоборот, заставлять откашливать то, что уже скопилось. Только проку-то, если легкие превратилась в одну большую ссадину, словно по ним наждаком провели? Старательно так. Сколько ни откашливай, натекать будет быстрее.

Так хоть мучиться будет меньше.

— Что с ней? — еле слышно спросил старик.

— Надышалась ядом.

— Предназначенным для господ?

Эрик не стал отвечать. Старик опустил голову, и лицо его стало будто бы каменным, неживым.