Синяя лилия, лилия Блу - Мэгги Стивотер

Восхитительный темный трепет охватил Блу при этом слове. Не то чтобы она мечтала стать ведьмой; но она так долго пробыла безымянным инструментом, что восхитительной казалась сама идея о том, что можно обрести имя, стать кем-то.

Восхитительной и ошибочной.

– Ты – возможно, – сказала Блу. – Но лучшее, что могу делать я, – это не помогать людям. Иногда.

Она вспомнила, как отключила Ноя на Монмутской фабрике, но не смогла этого сделать на ферме Джесса Диттли. Блу поняла: потому что там была Гвенллиан.

– Люди! – Гвенллиан торжествующе засмеялась. – Люди! Мужчины? С чего ты взяла, что ты друг мужчинам?

Блу подумала, что с этим можно и поспорить – она была им не только другом, но решила не углубляться в опасную тему.

– Кому надо говорить с людьми! – Гвенллиан широким жестом указала на зеркала. – Иди! Встань здесь! Встань!

Калла в свое время дала ясно понять, что не желает вставать между зеркалами. Она намекнула, что это действие, возможно, как-то связано с исчезновением Нив.

Блу тоже не хотела вставать между зеркалами.

Тогда Гвенллиан толкнула ее.

И Блу полетела к ним, размахивая руками. Она увидела вспыхивающий на поверхности зеркал свет. Девушка запнулась. И остановилась, чуть-чуть не дойдя.

– Так. Я… – начала она.

Гвенллиан пихнула ее еще раз.

Блу подвинулась всего на шаг, но этого было достаточно, чтобы оказаться точно между зеркалами.

Она ожидала, что сейчас превратится в пар.

Что появятся чудовища.

Но ничего не произошло.

Блу медленно перевела взгляд налево, потом направо, затем посмотрела на собственные руки. Они по-прежнему были материальны – и это было любопытно, поскольку Блу не отражалась ни в одном из зеркал. Зеркала отражали только друг друга, снова и снова. Выглядело это мрачно и слегка зловеще, но не более.

– Где я? – спросила Блу.

Гвенллиан рассмеялась и запрыгала вокруг, с восторгом хлопая в ладоши.

– Не сожалей о своей глупости! Магия зеркал не вредит зеркалам.

Блу воспользовалась этой возможностью, чтобы поскорее шагнуть в сторону. Она отошла подальше.

– Не понимаю.

– Я тоже, – беззаботно отозвалась Гвенллиан. – И от этой пустой болтовни я страшно проголодалась.

Она зашагала вниз по лестнице.

– Подожди! – крикнула вдогонку Блу. – Ты расскажешь мне про моего отца?

– Нет, – ответила Гвенллиан. – Я пошла за майонезом.

Первым сверхъестественным артефактом, который приобрел Гринмантл, была одушевленная кукла. Он купил ее на «eBay» за пятьсот долларов (включая стоимость двухдневной перевозки морем). В описании говорилось, что последние две недели эта кукла пролежала в подвале у прежнего хозяина, рыча и закатывая глаза. Иногда – гласило описание – из ее ушей выползали скорпионы. Хозяин предупреждал, что это не детская игрушка – и предлагалась она только для сатанистских и тому подобных нетривиальных ритуалов.

Покупая ее, Гринмантл был в равной мере полон сомнения и надежды. К его досаде – но не к удивлению, – кукла по прибытии оказалась ничем не примечательна. Она не рычала. Глаза у нее открывались, только когда куклу наклоняли. Никаких насекомых тоже не обнаружилось.

Пайпер – в те времена его девушка – и Гринмантл провели целый вечер, поедая суши и бросая соевые бобы в куклу в попытке вызвать хоть какую-то демоническую активность.

Потом Пайпер сказала:

– Если бы у нас был щенок, он бы подобрал бобы.

Гринмантл ответил:

– А потом мы бы принесли его в жертву и использовали кровь, чтобы оживить куклу.

– Ты женишься на мне? – спросила она.

Он задумался.

– Больше всего я люблю себя. Ты не против быть всегда второй?

– Та ж фигня, – ответила Пайпер.

А потом порезала палец и размазала кровь по лбу куклы. Такого уровня личной вовлеченности Гринмантл еще не достиг.

Кукла так и не зарычала и никого не укусила, но в тот вечер Гринмантл оставил ее в коробке в гостевой спальне, а утром она лежала лицом вниз у входной двери. Он ощутил подобающий трепет, страх и восторг.

– Убого, – сказала Пайпер, переступая через нее по пути в свой женский фехтовальный клуб или на занятия выпечкой без одежды. – Найди мне что-нибудь получше.

И он нашел.

Точнее, нанял людей, которые нашли кое-что получше. Теперь, несколько лет спустя, Гринмантл владел многими сверхъестественными артефактами – почти все они были гораздо интереснее, чем непредсказуемо двигавшаяся кукла. Он по-прежнему предпочитал, чтобы они были слегка мистическими; Пайпер нравилось, когда они были темными.

Что-то произошло с ней здесь, в Генриетте. Что-то, связанное не только с уроками йоги.

Зря он привез Пайпер сюда.

Гринмантл вошел в дом.

– Пайпер! – позвал он.

Ответа не было. Он остановился на кухне, чтобы отрезать себе сыра и взять виноградину.

– Пайпер, если тебя удерживает мистер Грей, пролай один раз.

Ее не удерживало ничто, кроме зеркала. Она стояла в ванной и смотрела на себя – и не откликнулась на зов Гринмантла. В этом не было ничего удивительного, поскольку Пайпер с легкостью вводило в транс собственное отражение. Он пошел на кухню и налил себе вина. Пайпер использовала все бокалы и не вымыла их, поэтому Гринмантл налил себе отвратительного итальянского вина в кружку с эмблемой Агленби.

Потом вернулся в ванную. Пайпер по-прежнему неотрывно смотрела на себя.

– Ты отключилась, – заметил он, оттягивая ее от зеркала. И заметил карту Таро – тройку мечей, лежащую на краю раковины. – Пора взглянуть на меня.

Пайпер продолжала смотреть в никуда, поэтому он несколько минут грубо щелкал пальцами у нее перед носом, а затем, уже слегка заволновавшись, окунул пальцы жены в кружку с вином и сунул ей в рот.

Пайпер очнулась.

– Чего тебе надо? Почему у меня во рту пальцы? Ты извращенец.

– Я просто хотел поздороваться. Привет, детка, я дома.

– Прекрасно. Ты дома. А я занята.

И она захлопнула дверь ванной у него перед носом. Изнутри до Гринмантла донеслось пение. Голос не походил на Пайпер, хотя больше петь было некому.

Гринмантл подумал, что, наверное, пора заканчивать и выметаться отсюда.

Или просто выметаться.

Иногда Ганси забывал, как ему нравится учиться и как хорошо у него это получается. Но в такие утра он не мог этого забыть – когда осенний туман поднимался над полями и висел перед горами, когда «Кабан» был дерзок и громок, когда Ронан выбирался с пассажирского сиденья и, сверкая зубами, барабанил кулаком по крыше (покрытая росой трава мочила черные носы его ботинок, а сумка висела поверх свитера), когда Адам, прищурившись, стукался с ним костяшками при встрече, а ребята вокруг смеялись, перекликались и уступали им троим дорогу, потому что уже давно было так: Ганси-Линч-Пэрриш. Такие утра предназначались для воспоминаний.