Предатель рода - Джей Кристофф

С лестничной клетки они попали в помещение, напоминавшее склад: до потолка высились ящики, шерсть у них встала дыбом от статического электричества. Странные надписи, отпечатки мокрых ботинок. Вот они проскочили сквозь резиновую заслонку в высоких дверях. И, наконец, выбрались наружу, где в темноте ночи бушевал ветер.

Перед ними тянулась мокрая платформа серо-стального цвета, в конце которой были установлены крепкие перила, а за ними – резкий обрыв в темноту. В сорока футах ниже вздыбился черный океан, высокие волны вгрызались в железные опоры, которые удерживали их в воздухе, шипели от ярости и снова рассыпались на брызги. В воздухе висел густой туман, во мраке взрывались молнии, освещая длинные участки сдвоенных железных тросов, которые спускались сверху и убегали во тьму. Гром грохнул так близко, что они прижались к полу, поджав хвост.

не чувствую никакой еды ты уверена!?

Вверх. Смотри вверх.

Они обратили взор к небу, к зданию, возвышающемуся за их спиной. Квадратные окна смотрели на море и были подсвечены изнутри, как пустые запавшие глаза. Три этажа, плоские стены из серого кирпича, увитые трубами и кабелями. Странные конические конструкции на крыше, напоминавшие острия кривой короны, усиливали сходство скал в океане вокруг с клыками; металлические стержни высотой двенадцать футов венчали широкие плоские сферы. Вокруг каждого стержня вилась более тонкая трубка, окружность которой увеличивалась ближе к основанию. Оранжевый металл, покрытый ярко-зеленой коркой окиси, был истерт поцелуями тысячи жестких щеток.

Медь.

С крыши лилось бело-голубое сияние, сверкая, как солнечный свет, сквозь рябь воды. Гром грохнул еще раз, и они снова прижались к полу, когда в небе в ста футах от них вспыхнула молния, поцеловав один из медных шпилей в океане. По конусу вспышкой ослепляющих искр, потрескивая, потекло электричество, взбегая по двойным кабелям назад, к крыше здания. Свет в окнах немного мигал, над головой мерцало сияние.

Что они делают?

ловят небо!

Молнию? Что они с ней делают?

хранят в банках!

Юкико вглядывалась глазами собаки в бушующий шторм. Сквозь черную завесу она увидела еще одну вспышку молнии, которая ударила в медный пилон и каскадом понеслась по кабелям в потоке сырого электричества вверх, к невероятной короне на крыше здания. Тьма и дождь, завывания ветра, гром, который сотрясал их кости, заставляя дрожать. Она разделила ужас собаки, свернувшейся в клубок и скулящей. И она, наконец, позвала его внутрь, подальше от ярости стихии и бездонного океана, обратно в гулкую пустоту внутренних помещений здания.

Пес встряхнулся и понесся, разбрызгивая дождевую воду во все стороны. Стены вокруг него качнулись, отразив дрожь Юкико, когда она закрыла Кеннинг и втянулась в свое собственное маленькое тело. Хрупкая девушка, замерзшая, мокрая, одинокая. И тысячи миль штормового океана и тьмы отделяют ее от всего, что она считала домом.

И не было никаких признаков брата, который принес ее сюда, горы, на которую она могла опереться спиной и от которой она стала зависеть больше всего на свете.

Боги, Буруу, где ты?

В темноте горела спичка – оранжевая вспышка серы в ладони Мичи. Нежно, как новоиспеченная мать, прикрывая огонек, она поднесла его к фитилю. Воск был глянцевым, цвета свежей крови, и издавал аромат шиповника и меда – роскошь, о которой девушка из такой деревни, как Дайякава, и мечтать не могла.

Фитиль загорелся, и она задула спичку, наблюдая, как свет крадется по стенам. Она неслышно подошла к окну и поставила свечу на подоконник, прижав ее к матовому стеклу, – маячок, призывающий ее товарища к измене. Мичи пристально вглядывалась во внутренний двор дворца, рассматривала окутанные ночью садовые фигуры, каменные скульптуры предков и плакучие ивы, согнувшиеся пополам под тяжестью отравленного неба. Луна казалась размытым розовым пятном в дымке, невыразительным портретом на пепельном холсте, с лицом, прикрытым руками.

Оставив свечу на окне, она прокралась обратно к кровати, встала на колени и внимательно посмотрела на лицо Ичизо, которое знала теперь почти так же хорошо, как и свое. Он не был воплощением совершенства, когда спал – казалось, некая сущность ками прикинулась человеком, чтобы улечься рядом с ней и украсть у нее дыхание. Щека прижалась к подушке, волосы спутались, на подбородке – слюна. Ичизо был слишком настоящим. И в этом крылась проблема.

Слишком хорошо, чтобы быть правдой.

Она провела пальцем по его щеке, убирая шелковистые черные пряди с глаз. И он улыбнулся, как маленький мальчик в день своих именин, что-то пробормотав во сне.

– Я знаю, какой ты, – прошептала она.

Чтобы вырваться из камеры, надо обольстить тюремщика. Этот вариант показался ей самым логичным. Именно это и сделала Мичи. В конце концов, он был обычным мужчиной, а она – женщиной, которая владела простым искусством соблазнения. Поначалу она переживала, что ей пришлось воспользоваться своим телом, но вскоре перестала терзаться. Ведь новый лорд-магистрат Хиро, хотя и не был особо привлекательным, но не был и совсем уж противным. Образован, но не высокомерен. Философ, любитель поэзии, дворянин, не склонный к жестокости по отношению к своим слугам. Ключи от ее камеры во дворце даймё Тора могли попасть и к кому-нибудь похуже.

Она была преступницей. Убийцей. Прикончила не меньше дюжины людей, и это ни на миг не лишило ее спокойного сна. Она совершила величайшее предательство, подстрекала террористов, пыталась свергнуть правительство Империи. По сравнению с этим идея воспользоваться своим телом казалась сущей ерундой. Если Мичи могла одним лишь взмахом руки забрать жизнь человека и полностью уничтожить его, она, несомненно, могла раздвинуть ноги и притвориться, сладострастно вздохнув один или пару раз. За возможность выбраться из клетки, найти Аишу и вырвать ее из лап механизмов, к которым та прикована в этих стенах, она была готова изобразить не только это.

Проблема, конечно, заключалась в том, что Ичизо почти наверняка играл в такую же игру.

Она поняла это в самый первый раз, когда почувствовала, как прижимаются его губы к ее. Слишком нежным был его поцелуй, слишком нерешительным. Ей пришлось прижать его руки к своей коже и чуть ли не броситься на него. Он изображал смущенного дурачка, шептал сладкие слова, осыпал ее тайными подарками. И она почти поверила ему. Но прошлой ночью всё изменилось. Прошлой ночью он взял ее лицо в свои ладони, поцеловал в каждое веко и прошептал, что, наверное, любит ее.

Любит.

Таким тупым не мог быть ни один магистрат, ни один слуга Торы.

Совершенно точно этот ублюдок играл с ней, как и она играла с ним. Каждую ночь она ждала, что он начнет говорить об Аише. Юкико. Кагэ. Это было вопросом времени. А теперь она собиралась исчезнуть прежде, чем он всё поймет.