"Магия, инкорпорейтед". Дорога Доблести - Роберт Хайнлайн

– В этом мире место путешествующей дамы – рядом с ее рыцарем. Именно там я и хочу находиться, мой Герой, даже в минуту гибели. Особенно в эту минуту. Но я молю тебя не из сентиментальности и не ради проформы. Зная то, что я знаю теперь, я могу с полной уверенностью предсказать, что ты будешь убит немедленно, а потом умрем я и Руфо – как только они нас догонят. А это произойдет быстро – наши «кони» слишком устали. С другой стороны, если отправлюсь я одна…

– Ни в коем случае!

– Ну выслушай же, милорд! Я же ни на чем не настаиваю. Если бы поехала я одна, я, вероятно, умерла бы так же быстро, как умер бы и ты. А может быть, вместо того чтобы скормить меня свиньям, Дораль сохранил бы мне жизнь и позволил кормить своих свиней и быть забавой для его свинарей – судьба лучшая, нежели то полное унижение, которое ожидает меня в будущем, если я вернусь без тебя. Но я нравлюсь Доралю и думаю, что он оставит мне жизнь – только жизнь скотницы и чуть-чуть лучшую, чем жизнь свиней. На этот риск я готова пойти, если необходимо, и буду ждать своего шанса бежать, гордость для меня – слишком дорогое удовольствие. Нет у меня ее – есть только необходимость. – Ее голос был хриплым от непролитых слез.

– Стар! Стар!

– Что, мой любимый?!

– Как? Что ты сказала?

– Можно я еще раз повторю это? У нас больше времени не будет. – Она, как слепая, потянулась ко мне, я схватил ее руку. Стар наклонилась и прижала мою руку к своей груди. Затем выпрямилась, продолжая сжимать мою ладонь. – Теперь я спокойна. Я всегда становлюсь женщиной в тот момент, когда для меня это уже ничего не значит. Мой любимый Герой, у нас есть лишь одна возможность спастись – это выступить навстречу опасности бок о бок, с гордо поднятой головой. Это не только самый надежный, но еще и единственный путь, который я предпочла бы, будь у меня гордость. Я купила бы тебе Эйфелеву башню для забавы и другую, если бы ты эту сломал, но гордость купить нельзя.

– А почему это самый безопасный путь?

– Потому что Дораль может, повторяю, может дать нам возможность вступить в переговоры. Если мне дадут сказать десять слов, то он выслушает и сто, а потом и тысячу. И может так случиться, что я залечу его рану.

– Согласен. Но, Стар… Что я такого совершил, что так глубоко его ранило? Я же ничего не сделал. Наоборот, старался ничем не ранить его.

Она немного помолчала, потом произнесла:

– Ты американец…

– Ну и что с того! При чем тут это! Джок об этом и не знает.

– Очень даже при чем. Нет, Америка для Дораля в лучшем случае только название, он ведь проходил курс «Вселенные», но никогда не путешествовал. Но… Ты на меня не рассердишься снова?

– А? Давай-ка поставим на прошлом большой крест. Говори что хочешь, лишь бы все прояснилось. Только не надо меня клевать в макушку. А, черт, клюй, если хочешь, но только в этот единственный раз. Чтобы у тебя не вошло в привычку… любимая.

Она сжала мою руку:

– Больше никогда! Моя ошибка была в том, что я забыла, что ты американец. Я плохо знаю Америку – во всяком случае, знаю не те ее стороны, по которым с ней знаком Руфо. Если бы Руфо присутствовал в зале… Но его там не было, он жуировал на кухне. Я предположила, когда тебе даровали гостеприимство кровли, стола и постели, что ты поведешь себя так, как повел бы себя на твоем месте француз. Мне и в голову не пришло, что ты откажешься. Если бы я знала, я бы придумала для тебя тысячу отговорок. Принятый обет, например. Священный день, согласно твоей религии. Джок огорчился бы, но не оскорбился. Он человек чести.

– Но… черт, я все равно не понимаю, почему он хочет убить меня за то, что я не сделал такого, за что меня пристрелили бы в моей стране, сделай я это там. Что, в этой стране мужчины обязаны принимать предложение, сделанное любой женщиной? И почему она бежит к мужу и жалуется? Почему не держит этого в секрете? Она же даже не попыталась скрыть. И еще дочек в это вовлекла.

– Но, милорд, это никогда не было секретом! Дораль сделал тебе предложение публично, ты публично принял его. Как бы вел себя ты, если бы твоя невеста в брачную ночь турнула тебя из спальни? «Кров, стол и постель». Ты согласился.

– Постель! Стар, в Америке постель – вещь многоцелевая. Иногда в ней спят, просто спят. Я его не понял.

– Зато я теперь все поняла. Ты просто не знал, что это идиома. Вина моя. Но и ты теперь знаешь, как глубоко он был унижен, к тому же еще и публично.

– Да, конечно, но он сам виноват. Что же он спрашивал при всех? Было бы еще хуже, если бы я ответил «нет».

– Совсем наоборот! Ты не обязан соглашаться. Мог бы отказаться – вежливо, изящно. Лучше всего было бы, хотя это чистая ложь, сослаться на трагическую невозможность – временную или постоянную – от ран, полученных в той битве, где ты проявил себя как герой.

– Впредь буду знать. И все же я не понимаю, почему Джок был так поразительно щедр?

Стар посмотрела мне в лицо:

– Любимый, могу я тебе признаться, что ты поражаешь меня каждый раз, когда я с тобой говорю? А я-то думала, что давным-давно разучилась чему бы то ни было удивляться.

– Взаимно. Ты меня тоже поражаешь. Однако мне это по душе, кроме одного раза.

– Мой повелитель Герой, как часто, по твоему мнению, простому деревенскому помещику выпадает шанс получить в свою семью сына Героя и воспитать как собственного? Можешь ли ты вообразить его разочарование, когда у него отняли то, что он считал твердо обещанным и всецело принадлежащим ему? Можешь ли ты вообразить его стыд? Его гнев?

Я немного подумал.

– Ладно. Виноват. Так бывает и в Америке. Только там этим не хвастаются.

– Сколько стран, столько и обычаев. Известную роль сыграло и то, что Герой оказал ему честь, отнесся к нему как к брату, и при особой удаче он мог рассчитывать, что Герой станет членом дома Доралей.

– Погоди-ка минутку! Что ж, он для того и прислал всех троих? Чтобы повысить шансы?

– Оскар! Да он бы с радостью прислал тебе тридцать, если бы ты намекнул, что настроен достаточно героически и совладаешь с ними. А так он послал тебе старшую жену и двух любимых дочерей… – Стар замялась. – Вот что мне до сих пор неясно… – И задала прямой вопрос.

– Господи! Нет, конечно! – запротестовал я, вспыхнув. – Уже с пятнадцати лет… Но меня выбила из седла эта девчонка. Только она. Думаю.

Стар пожала плечами:

– Возможно. Но она не ребенок. В Невии она уже женщина. И даже если она еще сохраняет невинность, то готова поспорить, что через год она уже будет матерью. И уж если ты испугался ее, то почему не выпроводил из спальни и не взялся за сестричку? Эта пичужка потеряла девственность примерно тогда же, когда у нее появились груди, я знаю точно. И я слыхала, что Мьюри – секс-бомба, – кажется, у американцев есть такая идиома.

Я пробормотал что-то, думая о том же. Но мне почему-то не хотелось эту проблему обсуждать со Стар.