Саги огненных птиц - Анна Ёрм

острый камешек, чуть не зашибив локтем Ситрика. Точно великую святыню, он поднял малоподвижными пальцами камень, повертел его осторожно в руках, а потом вложил в глазницу, запрокинув голову.

– Обмен! – довольно прогудел тролль и снова обратил своё лицо к Ситрику.

Камень белёсо сверкал, ловя слабые отблески костра. Это оказался мутный горный хрусталь – лёд, что никогда не таял в тёплых руках.

Тролль пододвинул свои дары поближе к Ситрику, напоминая про нож и ножны. Тот протянул руку к лезвию, но тут же отпрянул, увидев в нём голубые глаза. Ему захотелось ослепнуть, лишь бы не видеть это снова.

Он зажмурился и отвернулся, да сам не заметил, как уснул, обессиленный наваждением и жаром…

Лес просыпался. Колесница солнца взъезжала по крутой горе неба, показываясь из рассветной туманной дымки.

Тёмные ночные звери уходили, как кошмарные сны, осторожно наступая на свои же следы. Но были и те, кто не боялся света, ходил бесшумно по листьям и валежнику, просачивался хвостатым дымом. Гибкие, как кошки, чёрные сонные твари ходили вокруг костра, всё не решаясь и чего-то пугаясь. Путников было двое, но спал лишь один, да и тот всю ночь беспокойно метался в приступе бреда. Второй же ночь сторожил и теперь клевал носом. Его бы усыпить, и знай себе воруй сколько угодно сажи и пепла…

Они, всё ласкаясь друг к дружке, бесшумными тенями нарезали круги, будто солнце или луна, сплетались в один клубок. Им казалось, что их не видят, а коли увидят, не успеют разглядеть и напасть, но твари ошибались…

Второй путник, прикрыв по-птичьи один глаз, смотрел сквозь кудрявые седые волосы на них, и руки его всё крепче сжимались на палке, какой он ворошил угли.

Вот они подкрались ближе, эти чёрные воровки сажи и огня, и путник, резко поднявшись, наотмашь ударил сплетённых тварей по, казалось, общей хребтине. В мглице сверкнул светло-рыжий огонь на конце палки. Твари заскулили и, скрутив узлами длинные хвосты, помчались прочь, выбрасывая в разные стороны многочисленные кривые и тонкие лапищи.

– Не признали, плутовки, – тихо хмыкнул путник и вновь уселся на своё место, сцепив пальцы в замок. – Совсем разыгрались. Так близко подошли.

В эту ночь их было особенно много, и седовласый покачал головой. Что-то переменилось в землях Онаскана. Кто-то могущественный и тёмный ожил среди старых богов…

Мужчина поворошил огонь, подкинул ещё несколько толстых палок. Пламя охотно приняло его подачку.

Зачем он продолжал поддерживать огонь? День обещал быть тёплым, раз солнце показало свой лик…

Но кто знает, что будет дальше. Сейчас облака разметало по краям горизонта, а пройдёт совсем немного времени, и вновь затянет хмарью. Путник вздохнул и подкинул в костёр ещё еловых веток. Те с треском покрылись огнём. Мужчина жадно смотрел, как пламя пожирает хвою, и подкидывал осыпанные иглами ветки скорее развлечения ради, а не из-за надобности. Огонь и так был силён.

Мужчина поднялся проведать спящего. Того ночью терзали бред и кошмары, так что бедолага угодил рукой в костёр. Всё кричал в бреду, пытался подняться, смотрел испуганно и дико своими бесцветными глазами. Путник поднял его руку, чтобы посмотреть на ожог, и, кивнув самому себе, отметил, что рана нестрашная и вскоре заживёт. Хоть тут повезло мальчишке…

– И угораздило тебя так, чернокрылый? – вопрошал он у спящего. – Тебе стопу надо было прижечь. Я прижёг. А ладонь-то зачем?

Спящий ожидаемо молчал, и путник махнул на него рукой.

Красными бусами лежала в шапке горстка ягод глода и брусники. Виднелись и совсем мелкие мятые чернички. Путник, сонно ожидая пробуждения спящего, по ягодке таскал из горсти в рот, выплёвывая глодовы косточки в огонь. Накопать бы корешков, да отходить далеко от больного не хотелось. А ну как придёт кто пострашнее чёрных тварей? А глод тут рядом рос, колючками цепляясь за волосы, коли выпрямишься в полный рост, да брусника рассыпалась почти под самыми ногами.

Мелкий и порожистый брод был неподалёку. Юнец немного не добрёл до воды, свалившись без сил, а если бы прошёл чуть по тропе – услышал бы речной шум и шёпот.

Ночью грезится, будто крадётся кто-то вокруг костра, шуршит, ступая по листве и веткам. Нельзя так близко у воды останавливаться – из-за резвого её тока не услышишь чужака, если не привык жить на вёслах или у моря.

Путник стащил ещё одну ягодку глода, задумчиво пожевал её и вновь отправил косточки в костёр, а потом, точно поймав себя за дурным действием, покачал головой и скорей опустил руку в огонь, без страха и боли. Он осторожно выудил из углей косточки, ещё не успевшие накалиться, и, подержав их немного в ладони, воткнул в сырую землю. Так было правильнее.

Путник ненадолго прикрыл глаза, надеясь, что не уснёт, но обманул сам себя. Когда он проснулся, в лесу рассвело, насколько это было возможно. Его попутчик смотрел на него сквозь жаровую дымку костра и медленно моргал, хмуря брови. Больные глаза слезились. Он щурился, но взгляд был осмысленный: уставший и жалкий, зато без призрака тревоги и страха.

– Все бока отлежал небось, – буркнул путник, поднимаясь и подсаживаясь поближе к больному. – Вставай давай, отведу к людям, нечего по здешним лесам бродить в одиночку.

Юнец молчал. Смысл слов будто бы не доходил до него.

– Нашёлся мне, ещё один богомолец! – Мужчина недовольно тряхнул седой головой. – Хоть бы спросил кого, как этот лес пройти, прежде чем соваться сюда. Паломники чёртовы, развелось вас здесь! И как хоть ещё всех не поубивала сумь иль свои же? Эй, чернокрылый, ты хоть слышишь меня? Ты язык-то знаешь? Иль пришлый? А?

Послушник что-то пробормотал невнятно, почти не раскрывая рта, и путник устало провёл рукой по волосам.

– Ответишь, как силы будут, – вздохнул он. – Есть хочешь?

Юнец лишь отрицательно мотнул головой и вновь закрыл глаза. Путник тут же тряхнул его, не давая уснуть.

– Идти надо. Хорош дрыхнуть! К ночи выберемся из лесу и дойдём до жилья, если отправимся прямо сейчас. Я не хочу с тобой ещё раз ночевать в лесу. Самому уже спать хочется!

– Я не смогу, – еле слышно проговорил юноша.

– Сможешь, богомолец. Ешь давай, что принёс. Кроме ягод есть ещё сушёная треска. Можешь хоть всю съесть, она у меня уже в печёнках сидит. Хуже рыбы, чем эта, что купил я в Онаскане, в