Малюта Скуратов. Вельможный кат - Юрий Щеглов

— Хочешь, просватаю за сына Федора Годунова твою Марию? Воином растет, умен не по летам. Пригожестью Бог не обидел.

IV

Долгое время дружеские пиры, задаваемые Иоанном, отличались благолепием. Сильвестр не уставал наставлять, что, мол, от черного народа творящееся за стенами Кремля не укроешь.

— А народ наш честь и скромность ценит превыше прочих достоинств. Новый образ жизни он воспримет, ежели ты, пресветлый государь, сам в него войдешь и за собой верующих увлечешь. Власть у нас устроена так, что царь являет пример прочим. Повиноваться тебе будут беспрекословно, когда увидят приверженность истинную к Божественному началу. Един твой лик, обращенный к народу, и единым, не искаженным, оставаться должен. Не два человека в тебе, не три, а один — государь наш пресветлый. Недаром пророк сказал: горе граду тому, им же мнози обладают!

Сам Сильвестр на пиры не ходил, но знал, что там происходило, через друзей — Курбских да Адашевых. Несмотря на то что Иоанн скоморохов и гудошников не больно жаловал, их все-таки звали, чтобы развеять боярскую чинность и скуку. Но не это, конечно, придавало окраску пирам после Казанского похода и выздоровления государя. Пиры сами собой — независимо от субъективных намерений присутствующих — превратились в политические ристалища, где несогласие и борьба, вспыхивающие в разгоряченной винными парами атмосфере по разным поводам, отыскивали себе иногда и жесткий выход.

Располагались кучно — куда указывал государь, но в окружении своих родичей и близких. Вон Шуйские сбились густым полукольцом возле князя Петра Ивановича — воеводы удачливого и опытного. Неподалеку князь Александр Борисович Горбатый-Суздальский — тоже храбрый и талантливый воевода, а по нутру и повадкам, по уму и ловкости, по крови и древности фамилии — Шуйский из Шуйских. Сидят удельные в одной и той же позе: опершись локтем о колено, смотрят исподлобья, улыбкой кривят рты, в словесную драку не вступают, а лишь кулаком левой руки по столешнице постукивают. Царевым угощением не брезгуют, но приступают к нему не жадно, а лишь после того, как Иоанн пошлет им на блюде первым лучший кусок. Пьют умеренно, вино критское или венгерское с романеей и мальвазией не мешают, усы и бороды не пачкают.

А вон братья Курбские вблизи братьев Адашевых. Смотрят друг на друга не исподлобья, а открыто. Куска царского не ждут и о чем-то своем обмениваются. Поглядеть на них — так они вроде и без слов собеседника понимают. Если послы или какие иные чужеземцы на пир пожаловали, так их между Курбскими да Адашевыми сажают. И государь доволен! Пусть в дальних странах знают, какие у него придворные. Курбские с Адашевыми тоже едят аккуратно, как и Шуйские, но не по-русски. Часто блюдо отодвинут и мнениями перекидываются, вино на просвет смотрят — любуются, и не залпом пьют, удаль выказывая, а не спеша, и по сторонам не озираются с подозрением, как Шуйские. Особенно Алешка Адашев себя вольно ведет. Поднимается из-за стола и идет к государю — не зван, не кликан. А государь терпит и слушает, что Алешка в ухо лопочет.

Бояре Захарьины-Кошкины да Юрьевы — не пересчитать их! — в возмущении. К царю да на негнущихся ногах какой-то ложничий, по сути слуга, — не зван, не кликан! — осмеливается приблизиться! Да где подобное видано! У круля польского, что ли?! Или у ливонского магистра?! Родственницы царицы Анастасии — самый мощный и обширный клан. Они провинциальны, хотя и не худородны, и держатся за привилегии руками и зубами. До тех пор, пока царица любима, и до тех пор, пока ее сын наследник, им, Захарьиным, ничто не грозит. Минутные колебания во время болезни государя забыты. И здесь, на пиру, они Иоаннова опора и чуть ли не второй центр празднества. Смеются громко, одаривают скоморохов и гудошников и кланяются Иоанну в пояс, тем самым демонстрируя особую близость.

Иоанн смотрит на шурьев с некоторой долей сострадания. Дружелюбие и семейственность Анастасии хорошо известны. Пусть тешатся! Лиха от того не будет. А вот за Оболенскими стоит приглядывать. Много их, и относятся к Иоанну по-всякому. Разветвленность фамилии делает Оболенских неуправляемыми. Что взбредет в голову?! Корешки у родственников по всей русской земле распространились. И в Старице есть, и в Пскове. И где только нет! И кому только они не служили. Сыну Ивана III Васильевича, великому князю Тверскому Ивану Молодому оставался верен Васька Оболенский. Фаворит матери князь Иван Федорович Овчина-Телепнев-Оболенский крутым нравом обладал и от того в ковах сгинул.

V

Шум и гам, говор и звуки музыкальных инструментов постепенно нарастали и сливались в нерасторжимый гул. Иоанн тому не препятствовал. Он любил наблюдать за жизнью собственного двора, обнаруживая удивительные и неожиданные свойства у людей, которых будто бы хорошо знал. Его окружали старые любимцы и те, на кого он обратил внимание недавно и приблизил к себе. Рядом с царем находится теперь Басманов. Иногда Иоанн обращался к нему по имени-отчеству.

— Дело неслыханное на Руси, чтобы государь так величал своего холопа, — сокрушаясь, передавал Данила Романович сестре, царице Анастасии. — Опасно это!

Брат Никита Романович согласно кивал головой. Их место подле государя занял Басманов. А кто он такой? Боярин московский. Таких бояр в столице как собак нерезаных. Ну, в родстве состоит с древней знатью. А кто не состоит? И они, Захарьины, не из грязи в князи. Боярин Иван Мстиславский тоже косится. Басманов и Шуйским не по душе. Храбр, воин расчетливый, во время взятия Казани многих басурман порубил вокруг Арской башни. Стрельцы его любят и слушают. Не разбойник и не вор, чем Иоанну пришелся по сердцу. Басманов давно у царского стремени, но в последние годы каждодневно и с утра в Иоанновых покоях. А это уже несколько иной расклад. Возле Басманова незнакомый люд, как в водовороте, вертится. И прежде прочих князь Афанасий Вяземский, стрелецкий начальник Малюта Скуратов, братья Грязные и чуть ли не простые холопы — во всяком случае народец подозрительный и с неведомыми фамилиями. Сам Алексей Данилович всему цену знает. Отец Данила Басманов служил постельничим у Василия III Иоанновича.

— Ласкатель, — презрительно бросал за спиной боярина князь Андрей Курбский.

— Согласник. Ни в чем государю не перечит! — ворчали Захарьины. — Он государю первый враг. Бражничать готов едва ли не спозаранку.

Царице Анастасии тем Басманов не угодил. Нехорошо делалось, когда она смотрела на кремлевский двор, провожая взором яростно скачущую прочь кавалькаду, которая плотной гурьбой охватывала государя. Заикнулась однажды, наткнувшись глазами на Малюту:

— Страшный какой! Зачем Басманов возле подобных держит? Откуда он? Кто таков?

Иоанн не рассердился и ответил вовсе не грубо:

— Страшный, да верный. Править — не мед пить. — И он назвал жену нежным и только им ведомым прозвищем. — Ты понять должна. Кругом волки, а с волками жить — по-волчьи выть. Когда я на одре готовился Богу душу вручить, Басманов не дрогнул, как братья твои. Не в упрек будь помянуто. Первыми мертвецами они бы стали, да и ты не долго бы на солнышко радовалась! — И Иоанн ладонью коснулся щеки Анастасии.

VI