Малюта Скуратов. Вельможный кат - Юрий Щеглов

II

Да вот и они — пока нешумной толпой — входят в Столовую комнату, пропитанную резкими пряными ароматами вовсе не грубых яств. Скучно в который раз вспоминать, как кинематографисты изображают пир гиперборейцев — сдержанных и аристократичных северян, собиравшихся к столу русских великих князей и государей. Они пошлыми — пастозными — красками рисуют непривлекательное и неаппетитное зрелище. Между тем подаваемые на золоте и серебре кушанья не предполагали подобных — представленных на экране — пристрастий и вкусов. Греческие, венгерские и критские вина обладали качествами, какие невозможно было бы не оценить и современному дегустатору. Большинство отдавало предпочтение русскому питью, но и мальвазию, получившую нежное и очаровательное имя в честь южного города, где произрастает особый сорт винограда, смаковали вперемежку в течение долгих пиров. Мягкое, тающее во рту мясо специально откормленных и затем обжаренных на открытом огне лебедей не столько насыщало, сколько распаляло желание иных блюд. Вазы с разноцветными местными и заморскими фруктами, названия каких даже не сохранились, расставленные по столам, радовали и веселили взор. И пироги десяти, нет, двадцати, а иногда и тридцати сортов источали пьянящие свежие запахи. Сыры, хмельной мед, жаркое из зайчатины, миндаль, осетрина, в том числе и запеченная на вертеле, кружили головы отнюдь не голодных гостей.

Кому предназначались эти деликатесы? Толпе варваров, жрущих водку из ведерных емкостей, а потом отдающих съеденное в присутствии государя собакам, которые помечали ножки столов, где сидели небрезгливые хозяева и приглашенные?

Ну, не без того! Случалось! Когда пир внезапно становился буйным и впадал в оргию. Да, случалось! Но не так часто, как позднее изображалось, и не в оргиях сосредоточивалось русское хлебосольное гостеприимство властителей. И неужто государю, затем идущему в опочивальню к Анастасии — женщине, которую он любил и в чью временную жизнь укладываются лучшие годы его царствования — его, царствования, разбег, всегда нужны были вульгарный цинизм и отвратительное ерничанье пополам с жестоким насилием — то, что в конце концов стало общим местом для обманутых прогрессивными экстремистами потомков?!

Стоит ли гражданскую жизнь, которая оставила зрелые свидетельства о себе как об определенном этапе развития политической, социальной и предметной культуры, превращать в смердящую помойную яму, куда сбрасывались человеческие отходы? Поганая лужа, когда убирался эшафот, превращалась во вполне респектабельный и благоухающий весной район столицы. Однако память человеческая устроена столь нелепым образом, что она удерживает внутри лишь прописанное жирной кистью и буйными красками, среди которых превалирует кровавый легендарный колорит.

III

Пир и у царя не враз собирался, не по мановению волшебной палочки. К пиру готовились загодя, иногда и по многу дней. Звали далеко не всех бояр и князей подряд, а избранных, и, конечно, не тех, кто льстиво напрашивался. Да и в Столовую комнату допускалась не безликая массовка и не звероподобные стрельцы из стражи в зимних пропотевших колпаках, отороченных торчащим мехом, а лично известные Иоанну, и в одежде парадной и чистой, да по сезону.

— Кравчего позови, — распорядился, выходя из опочивальни, Иоанн, подозвав Малюту жестом. — Да пусть Ивашку Плещеева с собой приведет.

Малюта послал за кравчим Никитой Оболенским и Ивашкой Плещеевым немедля. Он вообще повеления государя бросался исполнять, как только тот смолкал. По всему видно было, что в Кремле затевали пир. В тот день Иоанну захотелось удивить двор обилием вин и изысканностью кушаний. На стол он приказал подать французское белое, аликанте, рейнское вино и мускатное. Улыбаясь, Иоанн спросил Басманова и Вяземского, стоящих рядом:

— А вам что, кроме романеи, угодно?

— Мы, пресветлый государь, — ответил и за соседа Басманов, — благодарно пьем, что ты наливаешь, но служим тебе с трезвой головой! Романея — прекрасный напиток. Напиток богов.

Иоанн расхохотался:

— За что тебя, Алексей Данилович, люблю — так это за умишко твой. Всегда отыщешь, что приятное сказать. И дельное!

— Благодарю тебя, пресветлый государь, что ты холопа своего забвением не обидел и сверх достоинства ценишь.

— Царская похвала голову кружит пьянее вина, — вступил в беседу молчаливый князь Афанасий Вяземский. — Удержаться бы на ногах.

Малюта подумал, что нынешние его покровители держатся с государем неправильно и рано или поздно от того пострадают. Ни Вяземский, ни Басманов, ни Салтыков, ни братья Грязные, ни тем более новичок при Иоанне — Малюта места в первом ряду не занимали да и не стремились соперничать с родовой знатью — Мстиславскими, Шуйскими, Оболенскими и Воротынскими. Однако поближе они к царю находились, и теплее ему с ними было. Да он и сам того не скрывал. Басманов милее двоюродного брата — князя Владимира Андреевича. Не миновало дня, чтобы Иоанн не интересовался здоровьем сынка Алексея Даниловича — Феденьки. От стола царского сладости посылал — кремы разные да засахаренных орешков вволю, а когда подрос и юношей сделался, то и одежду жаловал, чтоб к лицу шла красавчику. Басманова тем приручил навечно, а ведь Алексей Данилович слыл человеком самостоятельным и неробким. Мнения не любил, отведя взор, утаивать и лестью не пробавлялся. Впрочем, Иоанн на лесть не падок.

— Пошел вон, пес! — бросал он тем, кто слишком часто и слишком приторно улыбался.

Хотя с князем Курбским он помногу общался, с Вяземским потом и Басмановым беседу переговаривал каждую, да и то, что Алешка Адашев советовал, с новыми друзьями обсуждал, пытаясь поглубже проникнуть в смысл и предугадать последствия. Малюта ему нравился скупостью на слова и готовностью совершить любое. Этот неуклюжий, но чрезвычайно ловкий и по-лисьи пластичный дворянин вызывал у Иоанна еще непонятно на чем основанное доверие. Рядом с Малютой было лучше всего. Не надо хитрить, как с Курбским или Старицким. Ничего не сковывало, как при обмене неоткровенными речами с братьями Захарьиными-Юрьевыми — боярами гордыми и надменными не только из-за родства с Анастасией. Малюта отвечал всегда то, что желал услышать Иоанн. Пожалуй, он мог обойтись без собственного двора, оставь ему судьба Басманова, Малюту, ну, быть может, Вяземского и Сицких да жену. Дьяки Михайлов и Висковатов легко грамоты под его диктовку составляют. А в иных советниках он не нуждался и не испытывал желания лицезреть. Содержалось в Малюте что-то беспрекословное, непреклонное, нужное ему, чуть ли не родное. Расстояние, конечно, Иоанн не спешил сокращать: служи! Но, отдав повеление, ощущал легкость, будто освобождался от какой-то гнетущей заботы.

Когда у Малюты родилась дочь Мария, отметил появление на свет Божий девочки щедрым подарком:

— Не бойся! Жениха сам подыщу!

И верил, что они оба проживут столько, сколько потребуется, чтобы время превратило Марию в невесту. Однажды — через несколько лет — в добром расположении духа, пребывая в окружении царицы и сына Ивана, который походил на него как две капли воды, с непостижимым — пророческим — смешком сказал Малюте: