Семь лет в Тибете. Моя жизнь при дворе Далай-ламы - Генрих Харрер

Воровство и другие преступления тоже наказываются публичной поркой. Преступнику на шею вешают дощечку с описанием того, что он совершил, и несколько дней он проводит у некоего подобия позорного столба. Но и туда приходят сердобольные люди с едой и питьем для несчастных.

Когда удается поймать грабителей или разбойников, они предстают перед судом. В качестве наказания за преступления чаще всего им отрубают кисти или стопы. Я пришел в ужас, узнав, как обрабатывают нанесенные таким образом раны: культю опускают в кипящее масло! Но и тяжкое наказание не способно отвратить таких людей от преступлений. Один губернатор рассказывал мне о разбойниках, которые с наглыми жестами сами протягивали руки для отсечения, а через пару недель снова взялись за прежнее. Он тоже удивлялся такой дерзости. Впрочем, надо сказать, что в Лхасе, Священном городе, такие зверские наказания уже давно не практикуются.

За политические преступления в Тибете тоже наказывают очень сурово. До сих пор рассказывают о том, как обошлись с монахами монастыря Тэнгьелин, которые сорок лет назад пытались заключить договор с китайцами. Этот монастырь был стерт с лица земли, а имена монахов-предателей покрыты позором.

Профессиональных судей в Тибете нет. Расследование каждого отдельного случая поручается двум-трем знатным людям. Конечно, такая система приводит к коррупции: только редкие представители аристократии славятся неподкупной справедливостью. Взятки совершенно открыто признаются хорошим источником дохода в феодальной системе, так что даже случается, что право разбирать споры передается тому или иному лицу именно в качестве приработка. Если кто-то считает приговор несправедливым, он может воспользоваться замечательной возможностью: передать свое прошение лично Далай-ламе в паланкин во время одной из праздничных процессий. Такого человека тут же наказывают за нарушение церемониала, но если Далай-лама сочтет, что правда на стороне просителя, то его сразу же помилуют. А в случае если проситель все же окажется не прав, наказание его удваивается, чтобы покарать за дерзость.

В самой Лхасе – за исключением двадцати одного дня, когда во время новогодних торжеств городом управляют монахи, – функции суда исполняет городской магистрат. Ответственность за судопроизводство возложена на двух светских чиновников, которые постоянно заняты по горло, потому что вместе со множеством паломников в город приходит и множество всякого сброда.

Иначе устроено судопроизводство у кацара – людей смешанного тибето-непальского происхождения. У них есть собственный суд, где половина чиновников – тибетцы, половина – непальцы. Это же учреждение отвечает и за дипломатические отношения между двумя странами.

После переезда Далай-ламы в летнюю резиденцию настоящее лето пришло очень быстро. В Лхасе это чудесное время! Днем не бывает жарче 35 градусов по Цельсию, а по ночам спускается приятная прохлада. Правда, сухой климат дает о себе знать. Осадки тут редки, и, когда жаркая погода держится долго, все вокруг просто вопиет о дожде. Естественно, в Лхасе и за пределами города имеется какое-то количество обложенных камнем колодцев, но они почти каждое лето пересыхают, и жителям города приходится носить воду из Кьичу. Эта река, конечно же, считается священной, но время от времени в ней обнаруживались трупы. Хорошо, что рыбы быстро расправлялись с попавшими в воду телами. Река эта холодная и прозрачная, как горный ручей, что неудивительно, ведь она берет начало в ледниках Ньенчентанлха.

Ежегодно, когда городские колодцы оказываются на грани пересыхания, а ячменные поля стоят сухие и покрываются коркой, правительство издает такой занятный указ: каждый житель столицы должен поливать улицы водой, пока не придет распоряжение прекратить это занятие. И тут начинается странное движение – будто вдруг оказываешься в городе простофиль. Все, кто только может ходить, вооружившись ведрами и кувшинами, отправляются к реке и тащат в город драгоценную влагу. Аристократы, естественно, посылают за водой слуг, но потом забирают у них полные кувшины и сами с энтузиазмом подключаются к водной битве. Усердно поливают не только улицы, но и прохожих. Бедняки и богачи, старики и молодежь – все высыпают на улицы, всяческие статусные различия вдруг исчезают, все занимаются одним делом: льют, мочат, брызгают, плещутся. Потоки воды вероломно обрушиваются из окон, с крыш льются целые ручьи, из закромов достают старые брызгалки и внезапно выстреливают водой кому-нибудь в лицо. Особенно радуются дети: наконец-то им позволено то, что обычно не разрешается! И, понятное дело, пользуются этим от души. Обижаться ни в коем случае нельзя, даже если ты промок с ног до головы. Потому что те, кто портит игру, будут облиты еще сильнее. А если кто-нибудь начнет возмущаться, им займется целая толпа озорников, и тут уж точно ни одной сухой нитки на теле не останется.

Это был настоящий народный праздник! Бо́льшая часть лавок в это время закрыта, и если у кого-то есть дела на улице или нужно что-нибудь купить на Паркоре, то домой он вернется как после душа. Меня, конечно, это особенно касалось. При моем-то высоком росте я был отличной целью для шутников, так что «чермен Хенриг-ла», то есть немецкому Генриху, доставалось больше других.

В то время как на улицах Лхасы разыгрывалось водное сражение, в летнюю резиденцию Далай-ламы призывали знаменитого оракула из монастыря Гадон,[53] самого известного заклинателя погоды в Тибете. Там проводилось собрание первых лиц государства, на котором председательствовал сам Далай-лама. Монах на некоторое время впадал в транс перед завороженной публикой. Его тело начинало подергиваться, изо рта доносились стоны. В этот момент один из монахов-чиновников торжественно просил оракула о дожде, ведь если случится неурожай, то страна понесет огромные убытки. Движения оракула становились более экстатическими, нечленораздельное бормотание – громче и перерастало во вскрики. Секретарь уже стоит наготове, чтобы записать все, что скажет оракул, не упустив ни слова. Затем секретарь передает дощечку с записями Кабинету министров. После этого тело медиума, покинутое божеством, оседает на землю, как в глубоком обмороке, и его уносят прочь.

После такой процедуры вся Лхаса напряженно ждет дождя. И он действительно начинается. Тут можно верить в мистику или искать разумных объяснений, но факт остается фактом: после этого спектакля всегда вскоре идет дождь. Тибетцы не сомневаются в том, что в тело находящегося в трансе волшебника на время вселяется любящее их божество и выслушивает мольбы своего народа.

Меня такое объяснение, конечно, не устраивало, и я упорно старался найти этому разумные причины. Возможно, вода, так усердно в течение нескольких дней разливаемая по улицам, при испарении вызывает образование дождевых облаков? Или дождь вызывают отголоски муссонов, достигающие тибетской возвышенности с некоторым опозданием?