Разделенные - Анна Пляка

Помолчал недолго, едва заметно улыбаясь. Добавил:

— Страшно мне не было. Честно, я почти сразу подумал, что для меня от попадания в рабство ничего на самом деле не изменилось. Вышло ведь намного лучше, чем могло — землевладелец из меня, боюсь, получился бы просто ужасный.

— А тебя правда зовут Юки? — спросил вдруг Тетсуи.

— Ну, — внезапно обнаружившийся наследник богатого рода замялся, — почти. Юки — это мое детское, мамино имя. Отец называл меня Сэдэо, как “решение” и “первый”. Вроде как выражал надежду на то, каким я стану… Вернее, сообщал каким я должен быть в его глазах. Поэтому лучше Юки. Я ведь его надежды не оправдал.

Тетсуи кивнул, опустил голову, тыкая палочкой куда-то в землю у себя под ногами. Акайо думал о том, что в некотором смысле отец Юки оказался прав. Конечно, имя ничего не меняло, но оно отразило черты, которые были в его сыне, хоть он и не мог их разглядеть. Юки все-таки выбрал себе судьбу, а теперь решился рассказать обо всем спутникам. Для этого нужна была куда большая храбрость, чем требуется тому, кто живет по чужой воле.

— Как ты думаешь, мы встретим по пути твоих родственников? — спросила Таари.

— Не знаю. Империя большая, но и Танак много. Даже отца можем встретить — он как раз зимой объезжает все свои земли, но начинает обычно с побережья. Это будет очень глупо, если мы на него наткнемся, но я предупреждал, у меня вся история такая.

— Моя глупей, — неожиданно подал голос Наоки. Посмотрел в черное, проклевывающееся звездами небо. — Но она подождет другого вечера.

Проснулись в молочном мареве тумана, складывали вещи наощупь, перекликаясь друг с другом. Командовала Таари, звала всех по именам, чтобы никого не потерять.

Когда они наконец собрались, нашли дорогу и двинулись вперед, опустившееся на землю облако немного поредело, позволив разглядеть хотя бы землю под ногами. Звук шагов глох, растворялся, каждый шорох казался незнакомым. Только по траве да теням можно было угадать, когда они вышли из леса.

— Надо будет следующую деревню сфотографировать, — в третий раз тихо напомнила сама себе Таари. Акайо, несший паланкин, видел, как она пытается устроиться поудобнее в покачивающейся корзине. — И храм. И спросить про легенды.

На родине Кеншина им всем было не до того, но раскинувшиеся вокруг поля позволяли надеяться, что следующая деревня не принесет путникам никаких жутких сюрпризов. Домов пока не было видно, туман скрывал даже шедшего впереди Иолу, оставляя каждого наедине с собой, и Акайо был этому рад. Он думал о будущем, представлял белые квадраты стен, высокие пороги, колонны храма в конце улицы и ведущие к ним ступени. Выдумка невольно вела за собой на самом деле виденные картины, вытаскивала образы из, казалось бы, безнадежно спутанного клубка детских воспоминаний. Всплыло, как кувшинка из темной воды, как он еще совсем маленьким убежал следом за мамой к реке и весь день плескался, не думая ни о чем.

Вечером мать сказала отцу, что учила его стирать. Это ведь тоже важно для солдата. И он поверил, не стал ругать, хотя, конечно, и не похвалил тоже. Он никогда не хвалил ни сына, ни жену.

Стирать Акайо правда научился, но позже, а тогда только удивился так сильно, что даже не поблагодарил мать. Сейчас понимал, что не знает, врала ли она отцу раньше, а тогда был уверен — это впервые, это ради него! И не выдал. До сих пор день на реке остался их общим секретом.

— Ясной дороги, — поздоровался кто-то невидимый. Иола ответил, остановился.

Акайо молча беспокоился — он уже привык считать себя голосом выдуманного рода Оока, ответственным за все, что они говорят и делают. Но сейчас он держал балку позади паланкина, и не мог даже разглядеть встретившегося им человека.

Тот, впрочем, подошел сам, оказался высоким, рано поседевшим мужчиной. Вежливо поклонился Таари.

— Ясной дороги, Оока Тамика. Я, Кобаяси Керо, приглашаю вас и ваших братьев разделить со мной трапезу и переночевать под моей крышей.

***

Деревня выплыла из тумана призраком, так что Юки едва не налетел на стену. Белые дома выглядели в молочном мареве собственными тенями, люди сновали между ними, как беспокойные птицы. Оглядывались на чужаков с любопытством, но, увидев Керо, только вежливо кланялись, не заговаривая.

Здесь строили не так, как возле столицы, но все же дорожки уже мостили круглыми голышами, а лестницу к высящемуся на холме храму выложили темным камнем. Керо поклонился храму мимоходом, дав сделать вывод — или деревня совсем молодая, или семья Кобаяси переехала сюда недавно. Ни одного их предка не жило между гладкими черными колоннами, ведь своих почитают иначе.

Подошли к дому, из занавешенного тканью проема выглянула девочка лет пяти, в пышном халате похожая на шарик. Замерла, с бесстрашным любопытством разглядывая гостей, едва посторонившись, когда они по одному вошли в дом. Акайо удивился, но решил, что ребенок, должно быть, младше чем кажется, раз ее еще не заняли работой или учебой.

Керо убрал разделявшие дом ширмы, торопливо расстелил циновки. Юноша, должно быть, старший сын, деловито помогал отцу, матери не было видно.

— Моя жена сейчас в поле, — извинился Керо. — В это время рис требует женских рук.

Гости, рассевшиеся вокруг низкого стола, покивали. Акайо не знал, разбирался ли кто-то из них в выращивании риса, и опасался, что не сможет поддержать разговор, однако этого не потребовалось. Любопытная девочка наконец оторвалась от двери, подошла к Таари и решительно полезла к ней на колени.

— Май! — недовольно покачал головой хозяин, но не двинулся с места. Девочка, не обратив никакого внимания на оклик, уже что-то деловито рассказывала Таари. Та, впрочем, разговор поддерживала и ухитрялась при этом аккуратно отнимать у девочки то пряди волос, которые та выуживала из прически, то воротник кимоно.

— Простите ее, — видно было, что Керо с трудом сдерживает улыбку, а не сердится. — Ей еще нет шести, так что мы даем ей свободу.

— Шести? — невольно переспросил Акайо, почти с завистью глядя, как девочка с восхищенным вздохом откидывается на спину, кувыркается с колен Таари и тут же, ничуть не смутившись, лезет обратно.

— Да, — кивнул Керо почти виновато, — девочек надо приучать к правильному поведению с детства. Вот мой сын только в прошлом году встретил одиннадцатое лето и начал помогать по хозяйству, в соответствии с традициями…

Он вслух размышлял о том, как важно для будущего слуги Ясной Империи совершить все глупости в раннем детстве, и как они укоряли досточтимого Сеймея, который позволял своей дочери в восемь лет болтаться без дела по деревне. Если бы это был мальчик, тогда, конечно, другое дело…

Акайо слушал. Жевал рис. Чувствовал обеспокоенные недоуменные взгляды, но не мог заставить себя поддержать разговор. Думал — «отец, зачем»? Мальчики свободны до одиннадцати лет, девочки до шести, почему мое детство кончилось в четыре года? Зачем тебе так нужно было сделать из меня солдата? Вот, оказывается, почему остальные кадеты, собранные в деревнях, толком ничего не умели — они не учились. Это не требовалось. Акайо столько лет удивлялся, жалел менее умелых, помогал им, насколько мог, гордился всеми, кого учил. Поэтому, наверное, и стал самым молодым капитаном, а затем генералом Ясной армии. Поэтому возглавил то нападение…