История альбигойцев и их времени. Книга первая - Николай Осокин

Будущая политика Иннокентия III полностью высказалась в этих словах, исполненных тщеславия и, вместе с тем, сознания собственной силы. Между ним и альбигойцами должна была начаться борьба не на жизнь, а на смерть. Ни та, ни другая сторона не могла уступить. В этой кровавой драме обе стороны были поставлены в критическое положение. И та и другая заслуживает сочувствие. Враги и их литературные защитники осыпали Иннокентия проклятиями, а он воодушевлялся мыслью, что ведет борьбу во имя исторического прогресса, соединяя с представлением о нем католицизм. Он стремился увенчать и завершить здание католицизма, а лангедокские и итальянские противники уже думали о его paзрушении. Поставленный в такое положение, Иннокентий должен был бороться против свободной мысли, руководившей ересью, и переносить за это порицания потомства. Но закон истории свидетельствует в его пользу. Мы не спроста в начале труда посвятили столько страниц личности Иннокентия, его характеру, его политической, общественной и частной деятельности, чтобы те события, до которых дошли мы теперь, не представили бы его только с одной стороны, может быть единственно омрачающей его исторический образ.

Самым первым распоряжением Иннокентия после выбора в первосвященники, как знаем, было нравственное увещевание королю французскому о соблюдении общественного приличия, а предметом более важных помыслов и мер не могли не быть еретики Лангедока, восставшие не против-каких либо нравственных начал, но против всей системы пaпствa, против всего католичества, даже против догматики христианства. Их почтенная частная жизнь, их собственные нравственные устои уходили в тень перед значением проповедуемого ими учения. Иннокентий застал более тысячи городов, объятых различного толка ересями (лишь с частью из которых мы ознакомились).

Он застал аристократию Юга и Ломбардии почти открыто отложившейся от католичества. Он видел симпатии к ереси даже в собственных владениях, отступничество в духовенстве между аббатами и священниками .

Но основная черта его характера, чуждого насилию, не могла не проявиться в той борьбе, которая предстояла ему. Он думал, что она будет окончена лишь силой слова.

"Когда врачи узнают содержание болезни, - говорил он, - тогда лишь начинают ее исцеление. И мы думаем, что союз еретиков разрушится после солидного и приличествующего увещевания, ибо Господь сказал: не хочу смерти грешника, но да обратится он и живет. Только проповедью истины подрываются основы заблуждения" . Он говорил: "пусть только священники дружно возвещают истину на серебряных трубах; стены Иерихона, проклятые Богом, сами падут при их приближении".

Он верил, что слова увещевания и проповеди глубже проникают, чем меч, всегда надежный, но всегда и обоюдоострый. Он полагал действовать так даже тогда, когда в итальянских городах альбигойское учение возвещалось открыто, когда богомильские архиереи имели резиденцию в Виченце, Сорано, Коризе, Брешии, Мантуе, Милане, когда семнадцать разных сект обладали столицей Ломбардии, когда еретики наполняли Флоренцию, Феррару, Прато, Орвието (откуда они хотели выгнать всех католиков), Комо, Кремону, Верону, Парму, Плаченцию, Фаенцу, Римини, даже Витербо, и имели смелость учить в самом Риме. С увещеваний начал он сношения с альбигойским вероучением Лангедока, присоединяя к ним в то же время угрозы использовать светскую силу, если бы слово снова не привело к цели. Интересно прослеть по папским актам, как постепенно развивалась эта политика и как дело дошло до той бойни, которой ознаменовалась альбигойская война.

В январе Иннокентий вступил на престол и первого апреля подписал первую граммату по вопросу о еретиках на имя архиепископа д`Э.

"Среди множества бурь, - писал в ней Иннокентий, - которые носят корабль Петров по бурному морю, ничто так глубоко не печалит наше сердце, как вид жертв порчи дьявольской, которая враждует с истинным учением, совращая простодушных, увлекая на путь гибели, пытаясь ослабить единую Церковь католическую. Насколько мы знаем из твоих донесений и слов многих других, чума этого рода особенно распространена в Гаскони и соседних землях. Мы надеемся, что, ревностью твоей и прочих епископов, будет остановлено распространение этой болезни, которая постепенно развивается в виде язвы, тем более опасной, что гибнет много сил и помрачаются умы верных. И потому просим твое братство этим посланием принять меры к искоренению всяких ересей и к изгнанию из пределов твоей епархии тех, кто уже заражен ею. Ты примешь меры против них и против тех, кто был вовлечен с ними в явные и тайные сношения: все те меры, которые будут в рамках духовно-церковной власти. В случае же, если ересь будет препятствовать тебе, ты можешь прибегать к строгим мерам, и даже, но только если того потребует необходимость, можешь обращаться при посредстве государей и народа к силе светского меча" .

На первых порах Иннокентий хотел показать доверие к южным феодалам, в том числе и самому могущественному из них, Раймонду VI Тулузскому, этому защитнику ереси. Через легата Райнера, он известил его письмом от 22 апреля, что снимает с него отлучение.

"Будучи присоединен к Церкви, от которой тебя отделяло множество грехов, ты должен теперь смыть прошедшие преступления соответственным покаянием", -писал он графу Тулузы в ноябре того же года. Как искупительное средство Иннокентий предлагал Раймонду крестовый поход в Палестину, предлагая идти по следам предков, погибших за Господа. Если бы он сам не мог поднять креста, то папа предлагал ему вооружить известное число вассалов и ратников и направить их за море, "дабы через других совершить то, что не по силам предпринять самому" .

Крестовый поход на мусульман занимал все помыслы Иннокентия. Всецело поглощенный им, он как будто забывал иногда, что Церкви надо самой обороняться, обороняться в собственных пределах, а не думать о торжестве над неверными. Те епархии, против неверия которых Церковь скоро должна была поднять меч, призываются пока к священной войне за католическую веру. С такой целью были разосланы циркуляры (15 августа 1198 г.) к архиепископу нарбоннскому, епископам, аббатам, приорам, всем церковным прелатам, а также графам, баронам и всем людям нарбоннской провинции.

Легаты и Раймонд VI

Иннокентий сильно надеялся на успех мер, принятых им. Два цистерцианских монаха, Райнер и Гвидон, уже прежде вели проповедь в Лангедоке. Надо сказать, что члены этого братства в большинстве случаев в точности следовали преданию основателей орденов, в отличие от остальных монахов. Те же люди, которые действовали среди еретиков, своими жизнью и характером во многом напоминали суровые аскетические типы первых католических миссионеров христианства. К этим чертам они добавляли фанатизм позднейших францисканцев. По отзыву Иннокентия, Райнер был муж испытанной честности, могучий божественными делами, а Гвидон - богобоязненностностью и ревностью к добродетели. Во всяком случае, неограниченное рвение того и другого не подлежит сомнению.

Исполнители планов Иннокентия всегда были людьми террора, деятелями беспощадными, и в этом выборе людей заключается весь внутренний разлад личности Иннокентия. Неутомимо деятельный, исполненный безграничных планов, папа находил лиц, столь же энергичных, непреклонных, но не всегда свободных от тщеславия, эгоизма и корыстолюбия. Подобно многим великим людям, он мало смотрел на нравственный характер исполнителей. Он набрасывал общий план, а им предоставлял исполнение, не анализируя тех средств, к которым они могли прибегать и действительно прибегали.