Баннерет - Мстислав Константинович Коган

— Янек… Сир.

— Значит, слушай внимательно, Янек. К восходу солнца собери здесь всё ополчение и мужиков, которые способны держать оружие. Это понятно?

— Точно так, — кивнул мужик, встопорщив густые усы.

— Хорошо. Тогда от простого переходим к сложному, — я повысил голос так, чтобы меня могли слышать все, — Объявляю военное положение. Вводится комендантский час. Любой, кто высунет нос из избы после захода солнца, будет немедленно схвачен и доставлен ко мне для дознания. Ночью на улицы выйдут вооруженные патрули. Ты, Янек, будешь отвечать за это собственной головой. Пока всё понятно.

По толпе крестьян прокатился недовольный ропот.

— А ежели, ну значится, — подал голос один из кметов, — Нам по нужде захочется ночью. Это чтож, прямо посреди избы, значится теперь гадить?

— Погадить можно и до захода солнца, — я снова поморщился от боли. Знатно меня приложил по причиндалам этот сраный Одрин. Ну хоть не «всмятку». По крайней мере, хочется в это верить, — Что до остального, есть такое изобретение. Называется «ночной горшок». Если вдруг кто ещё не успел опробовать — настоятельно рекомендую. На этом всё. Все, кроме Янека свободны.

Люди постояли ещё некоторое время, возмущённо переговариваясь, но затем всё-таки начали расходиться. А я, наконец-то смог позволить себе согнуться пополам. Упёрся руками в колени. Закрыть закрыл глаза. Тяжело выдохнул.

Внезапно, мир покачнулся. Я почувствовал, как теряю равновесие. Но ничего уже не мог с этим сделать. Сил на это попросту не осталось.

Предплечье здоровой руки стальной хваткой сжали чьи-то грубые ладони. Сжали, и дёрнули меня вверх. Встряхнули, не давая упасть. Я ещё раз выдохнул и открыл глаза. Бернард. Ну, конечно. Кто же ещё. Благодарно кивнул ему. Попробовал высвободится из хватки. Но сержант не спешил отпускать.

— Погоди немного, — покачал головой он, — Дай телу прийти в себя. Не то свалишься и придётся тебя тащить аж до самого лагеря, — Немного помолчал и добавил, — Говорил же идея дерьмовая. Да и фехтовальщик из тебя херовый.

— Этот гандон штопанный дрался бесчестно! — слева послышался полный возмущения голос Айлин. Девушка осторожно закатала рукав моей рубахи. Осмотрела сбившуюся, кровоточащую повязку. И выругалась так, что даже

— Да, бесчестно, — не стал спорить Бернард, — И надеюсь вы оба сделали из этого правильные выводы.

— Например, — я помотал головой и всё-таки освободился от хватки сержанта. Слабость понемногу отступала. Тело вновь начинало меня слушаться.

— Например, что нельзя подходить близко к упавшему, но ещё не убитому противнику, — покачал головой сержант, — И уж тем более нельзя проявлять к нему милосердие, пока рядом с ним есть что-то хотя-бы отдалённо напоминающее оружие, — Бернард обвёл нас с Айлин тяжелым взглядом, вздохнул и продолжил, — Тот удар, которым Одрин свалил тебя на землю. Он, на самом деле, был нацелен не в твоё мужское достоинство. А в бедренную артерию. И если б у него в руках был настоящий меч, а не сраная палка — ты бы истёк кровью за несколько минут. И ни я, ни Айлин, ни Вернон ничем не смогли бы тебе помочь.

— Понимаю, — кивнул я.

— Рад это слышать, — согласился сержант, — Но ещё больше я буду рад, если ты в отличии от Одрина, подкрепишь своё слово делом, прекратишь тунеядствовать и всё-таки начнёшь упражняться с мечом, — немного помолчал, смерив девушку подозрительным взглядом, и добавил, — Тебя, Айлин, кстати это тоже касается. Ваши фокусы, вещь, конечно, неплохая. В определённых ситуациях. Да уж больно ненадёжная. А вот верная сталь не подведёт никогда, ежели рука не дрогнет.

Айлин фыркнула и покачала головой. Девушку явно не прельщала мысль, что Бернард будет гонять её по ристалищу вместе с остальной солдатнёй. Меня, впрочем, тоже. Но сержант был прав. Магия однажды может нас подвести. И в этот самый момент будет куда лучше иметь запасной вариант действий, чем не иметь его.

— Постараюсь, — едва заметно ухмыльнувшись кивнул я, и помотал головой. Слабость понемногу проходила, а боль начинала отступать. Но самочувствие все равно оставалось дерьмовым. Устал, что тут скажешь. День выдался длинным, и давно пора была отдохнуть. Но прежде предстояло завершить ещё одно дело.

— Янек, будь так добр, отведи нас к хате скорняка, — бросил я, проверяя хорошо ли завязаны ремешки стёганки, — Посмотрим, что там произошло.

Солдат молча кивнул. Подождал, пока я одену кольчугу и бодрым шагом затопал куда-то вглубь деревни. За ним следом увязались несколько селюков из числа наиболее любопытных.

Идти оказалось совсем недалеко. Хата скорняка располагалась совсем недалеко от речных пирсов. Чтоб было проще ликвидировать отходы производства. Небольшое приземистое строение с обширным двором, где на растяжках все ещё сушились несколько лошадиных шкур. Тихо скулил привязанный к столбу дворовый пёс. Поскрипывали сорванные с петель ворота.

— Вот, значица, сир рыцарь, — Янек махнул рукой в сторону избы, — Как и просили. Хата Игнаца. Скорняка нашего. Земля ему пухом.

— Хоронить его пока рано, — покачал головой я, толкая скрипучую створку ворот, — Если бандиты их забрали в качестве заложников…

— Да не бандиты их забрали, а выворотцы, — Янек рубанул рукой воздух, — Или безликие, как их ещё называют. И ежели верить тому, что мне о них бабка рассказывала, тем, кто единожды к этим стаховидлам попал пути назад уже нету.

— Это ещё почему? — я подал всем знак, чтоб остановились. Во дворе могли остаться следы похитителей. Не хотелось бы их затоптать понапрасну.

— Да потому, что меняется человек, ежели к ним в лапы попадёт, — пояснил Янек, — Его, знац-а можно даже обратно у этих уродцев отбить. Да вот токмо будет это уже не он. Внешне — похож, по разговору да повадкам — тоже. Но внутри у него солома гнилая.

— Чего? — в один голос спросили я, Айлин и Бернард.

— Того, что слышали, — бросил один из увязавшихся за нами селюков, — Янек всё верно говорит. Ежели выворотцы тебя похитят, то первое что они с тобой сделают — вывернут наизнанку, что твой мешок. Когда потроха, значица, вывалятся наружу, они часть сжирают, а другую — развешивают по веткам. Шкуру же набивают гнилой соломой да старыми листьями. И с помощью ехзорсизма возвращают её к жизни. Это каждое дитё неразумное значица в Риверграссе знает. И потому в лес без старших не ходит. Хотя,