Вот это поцелуй! - Филипп Джиан

– Но, Жозе, мой час уже близок, – продолжал я. – И кое-кому здесь придется изменить свое мнение. Попомни мои слова.

Мэри-Джо с Вольфом говорили обо мне.

– Что это он тебе тут рассказывает?

– Я говорил Мэри-Джо, что ты начинаешь кое-что понимать.

– Хм… Мне очень жаль, Вольф, но все наоборот. Вы с Крис – самая непостижимая пара, которую я когда-либо видел. Без обид.

– Я говорил о наших политических взглядах, о том, почему мы ведем борьбу. Ты ведь допускаешь, что мы не во всем неправы.

– Тебе, Вольф, следовало бы знать, Крис не могла выйти замуж за совсем уж ограниченного человека.

Вольф допускал, что может произойти стычка с полицией. Ближе к полудню он отправился на последнее собрание организаторов демонстрации и, вернувшись, не принес никаких утешительных новостей. Во время последнего саммита богатейших государств мира погибли 7 человек и 486 были ранены. Сейчас жертв могло быть намного больше. Полиция объявила, что силы будут удвоены и что новые районы будут закрыты для демонстрантов.

– Это провокация, – сказал я. – Чистой воды провокация.

Несмотря ни на что, глаза Вольфа горели каким-то диким огнем.

Я взглянул на Крис, но стоит ли говорить, что я увидел?

Нас вызвали по радио. Фрэнсис Фенвик собственной персоной. Я сказал ему, что болен. Он приказал мне прибыть на службу не медленно.

Он явно не знал, какие отношения связывают нас с Мэри-Джо, – я имею в виду интимные и тайные, – или же он был просто сволочь. Потому что мы вдвоем стояли перед ним, а он принялся мне выговаривать:

– Послушай, у тебя крыша на месте? Что это такое? Теперь ты завел шашни с наркоманкой? Это после жены-коммунистки?

– Простите, Фрэнсис, но я вас не вполне понимаю.

– Паула Консуэло Кортес-Акари живет у тебя?

– Да… ну, она живет ниже этажом…

Я заметил, как судорожно сжались челюсти Мэри-Джо, как дрогнули ее веки. А Фрэнсис Фенвик смотрел на меня со смешанным выражением восхищения и отвращения на лице.

– Я и не знал, что один из моих полицейских появляется на людях со знаменитой манекенщицей, – заявил он насмешливо.

– Ну, знаменитой – это небольшое преувеличение…

– Как бы там ни было, она сестра Лизы Лауры Кортес-Акари, чей муж, как тебе известно, испанский посол. Ведь так? Или ты, может быть, этого не знал?

– Он знает много такого, о чем никогда не говорит, – произнесла Мэри-Джо металлическим голосом. – Можете мне поверить.

Я повернулся к ней. Она была недовольна, но и я тоже.

– Благодарю тебя, – сказал я. – Знаешь, я ведь с ней не сплю, если тебе интересно.

– Да ну? А чем же вы занимаетесь?

Она внезапно побледнела как смерть. По ее взгляду я понял, что я – самый жестокий человек на свете. До того гнусный, что мое сердце следовало бы вырвать из груди и насадить на вертел. Но, вероятно, я был еще хуже, потому что она предпочла встать и уйти. Я даже пальцем не пошевельнул.

– Что это с Мэри-Джо? – спросил Фенвик ехидным тоном.

– Я думаю, у нее болят ноги, Фрэнсис.

– Так что это ты тут нам впариваешь? Ты живешь с женщиной, но не спишь с ней? Ну, скажи по совести, за кого ты нас принимаешь? За идиотов? Ты что, цирковой номер готовишь?

Я смотрел поверх его плеча, как Мэри-Джо вышла из кабинета и стала удаляться, растворяясь в океане дрожащего света; я видел, что ее широкие плечи опустились, что вся она, такая массивная и крепкая, как-то сникла, а походка ее отяжелела от того, что она сейчас осмысливала дурные новости. Но какие такие дурные новости, собственно? Если рассматривать ситуацию с объективной точки зрения… Нет, я бы очень хотел знать, в чем дело… А она взяла да смылась!

С мрачным, каменным лицом я заявил Фрэнсису Фенвику, что меня раздражает, когда в мою личную жизнь суют нос. Тем более что я могу ответить тем же, например выставить на всеобщее обозрение некоторые ее аномалии, резко сорвав с них покров.

– И Крис никогда не была коммунисткой! Нечего мне тут впаривать! Крис – коммунистка?! Я, Фрэнсис, называю такое ударом ниже пояса. Никогда Крис не была коммунисткой! Никогда в жизни! Да, кстати, а как поживает ваша дочь?

Это я рассказываю, чтобы вы немножко представили себе обстановку. Мы с ним были примерно одного роста. Я чувствовал, что он думает о том же, что и я: в один прекрасный день нам придется выяснять отношения на кулаках. Это не могло кончиться иначе, это было неизбежно. Да, подеремся, как паршивые грузчики. Ни он, ни я даже подумать не смели, каковы будут последствия нашей схватки, но оба и боялись и ждали этого.

И это при том, что наши проблемы должны были бы нас сблизить…

Например, проблема тяжелых наркотиков Паула как раз попалась, покупая очередную партию, точно так же, как дочь Фрэнсиса Фенвика попала в лапы полиции несколькими днями раньше, когда курила крэк с друзьями.

– Ладно, постараемся избежать неприятностей, – проворчал он. – Пока не позвонил посол. Надо действовать быстро, черт возьми! Да, постараемся избежать неприятностей по мере возможности.

– Совершенно с вами согласен, Фрэнсис. Дайте мне немного времени, и я заставлю ее бросить.

– Как хочешь. А пока скажи ей, чтоб была осторожнее. Припугни немножко.

– Я ей устрою, можете на меня рассчитывать. Она у меня узнает.

– Прекрасно. Ну так займись этим поскорее. Забирай ее отсюда. Да, и передай наши извинения. Но ты – можно подумать, будто ты ищешь таких девиц.

– Плохо вы меня знаете.

– Но ведь ты их притягиваешь! Разве не так? Ты с ней не спишь, но именно тебя она требует вызвать. Может, ты мне скажешь, что она вполне нормальна? А ведь что тебе нужно? Спокойная жизнь, жена и детишки…

– Детишки… не знаю, не знаю, – протянул я севшим голосом. – Все-таки с ними столько хлопот…

Мы с Фенвиком могли сколько угодно испытывать взаимную ненависть, но мы были друг к другу привязаны. Вы ведь это почувствовали, правда? Наши отношения были весьма шероховаты, но за этим скрывалось нечто неуловимое. Однако на его советы мне было наплевать. Абсолютно. Как и на его мнение об окружавших меня женщинах.

Я их искал? Да я находил их у своих дверей, когда уже было слишком поздно что-то делать! Как удавалось Керуаку и всем остальным сохранять свои силы? Я остановился между двумя этажами, чтобы записать в блокнот некоторые мысли по поводу распятия. Потом отправился вызволять Паулу.

Между нами произошла безобразная сцена прямо на улице, посреди тротуара, под немилосердно палившим солнцем. Люди останавливались и глазели на нас, посмеиваясь и поедая итальянское мороженое. Типичная семейная сцена с выбросами адреналина, когда размахивают руками, порываются развернуться и уйти.