Маска Атрея - Эндрю Джеймс Хартли

— И сколько времени это займет?

— Месяца два-три, — ответил он. — А вам срочно?

Лицо Деборы вытянулось.

— Вроде того.

— За шестьсот долларов мы сделаем все за две недели. Возможно, даже быстрее.

Две недели?

Дебора лихорадочно соображала.

— А когда будут готовы другие результаты?

— Другие результаты?

— Да, — сказала она, не глядя на Кельвина. — Примерно неделю назад наш музей посылал вам другие образцы. Человеческие останки и осколки керамики. Их привезли двое греков. Мы могли бы забрать и те и другие результаты одновременно.

Она затаила дыхание. Лаборант нахмурился и начал листать бумаги на пюпитре.

— Я не вижу, чтобы для вашей организации обрабатывались другие образцы, — сказал он.

— Они, вероятно, на имя Диксона, — промолвила Дебора. — Ричард Диксон. Он главный попечитель музея и контролирует крупные расходы.

Снова пауза.

— Диксон, — произнес Керем. — Да, вот. Была взята дополнительная плата, чтобы ускорить процесс; результатов ждем завтра во второй половине дня. Контактная информация, однако, другая. Мы должны будем отправить результаты почтой.

— Прекрасно, — дрожащим голосом сказала Дебора. — Возможно, мы вернемся до того, как вы их отошлете. Мистер Диксон хотел бы получить результат поскорее. Нужно кое-что срочно решать насчет выставки.

— Хорошо, — кивнул Керем. — Вы остаетесь в городе?

— Собираемся заехать в гостиницу, — ответила Дебора, по-прежнему не глядя на Кельвина.

Они заказали два номера, хотя Дебора полагала, что шансы обойтись одним номером у них выше среднего. Эта мысль заставила ее нервничать и смущаться. Она не знала, о чем он думает, и хотя они, казалось, понимали друг друга, сомнения — всегда звучащие громче всего в подобных ситуациях — только усиливали нервозность.

Подобные ситуации.

На самом деле последний раз был так давно, что и не вспомнить. Она отмахнулась от этой мысли и стала смотреть, как Кельвин ест.

Ей бы вполне хватило сандвича и пива, которые в Афинах — университетском городке — продавались повсюду. Наверное, подумала она, они могли бы пойти на выступление какой-нибудь подающей надежды местной группы, последователей «РЕМ» и «Б-52». У Кельвина, однако, были другие планы, хотя Дебора не очень понимала, какие именно, кроме того что они включают нечто более светское.

Он нашел и зарезервировал столик в самом престижном и дорогом бистро города — где точно нельзя было встретить ребят с летних курсов — и с видом знатока заказал баранину и превосходное, по его словам, бордо. Дебора не поддалась желанию попросить пива, просто чтобы настоять на своем, — отчасти потому, что не совсем понимала, на чем именно, отчасти потому, что на Кельвина забавно было смотреть. Однако вечер в бистро получился довольно чопорный, совсем не на Деборин вкус. В заведении было почти неестественно тихо, больше похоже на храм, чем на ресторан, что добавляло каждому произнесенному слову значительности. В конце концов, не в силах придумать тему для разговора, она предпочла — ради такого случая — позволить говорить Кельвину.

Он рассказывал о своей работе, больше, к ее облегчению, говоря о нудности, чем о подробностях, и о своей страсти к рыбалке нахлыстом — так, оказывается, называлась ловля рыбы на искусственную мушку с помощью специальной удочки.

— Главное — стратегия, — объяснил Кельвин. — Выбрать правильную мушку для рыбы и условия — лучше тишь, — вязать мушки самому, делать новые; уметь перехитрить рыбу...

Дебора усмехнулась.

— Я знаю, со стороны это, наверное, кажется легкомысленным для человека моей профессии, — сказал Кельвин, — но поверь мне: перехитрить форель в стремительной речке... Господи, получаешь больше удовольствия, чем от любого контракта, какие бы деньги за ним ни стояли!

Деборе это понравилось.

— Так ты интриган! — засмеялась она.

— Мне нравится играть, — кивнул он и улыбнулся так, что точная тема разговора стала заманчиво-неясной. — Мне нравится продумывать погоню, планировать.

— Погоню за рыбой.

— За чем же еще? — усмехнулся он.

Дебора засмеялась, а потом на мгновение задумалась, глядя на него.

— Ты немного напоминаешь мне Ричарда...

Кельвин нахмурился, не зная, считать ли это комплиментом:

— Что ты имеешь в виду?

— Просто такое ощущение, — ответила Дебора, слегка покраснев, и тут же пожалела о сказанном.

— Продолжай.

— Ну, у вас обоих эдакий игривый ум, — начала она, осторожно подбирая слова. — В смысле, бывает стиль мышления такой... немного обескураживающий.

— Для тебя? — засмеялся Кельвин. — Не может быть!

— Я не имею ввиду пугающий. Я имею в виду, что бывает какое-то глубокомыслие, почти расчет, которое удерживает людей на расстоянии, ты их вроде как все время оцениваешь. Словно они — маленькие рыбки и ты аккуратно закидываешь своих мушек или что ты там делаешь.

— Вяжу. — Он засмеялся. — Впрочем, я понимаю, что ты имеешь в виду, говоря о Ричарде. Иногда он смотрел на собеседника так, будто знал все его секреты.

— А у тебя много секретов?

— Ни одного, — ответил он, усмешкой закрывая грустную тему. — Готов рассказать тебе все.

— Так я и поверила, — хмыкнула Дебора.

— В общем, — продолжал он, возвращаясь к прежней теме, — мне не очень-то нравится, когда меня называют расчетливым и хитрым, пусть и умным. Это как-то не кажется положительной оценкой.

— Ох, не знаю. — Она пожала плечами, отводя взгляд. — Тут есть своя прелесть.

Взяла бокал и сделала большой глоток вина, не поднимая глаз.

Когда они вернулись в гостиницу, было ясно, что оба все еще не понимают, как закончится вечер. Они заигрывали друг с другом, каждый раз отступая, едва на горизонте возникало что-то более глубокое. Дебора говорила себе, что довольна этим, что для нее очень хорошо двигаться медленно, поскольку она вообще не привыкла двигаться, что на самом деле она плохо знает этого человека... Но когда Кельвин захотел поцеловать ее в коридоре перед своим номером, она полностью отдалась мгновению.

В номере они снова целовались — сначала нежно, бережно, потом поцелуи стали глубокими, жадными и настойчивыми. Однако, когда Кельвин потянулся к пуговкам платья, Дебора напряглась — почти против воли. Он остановился и посмотрел на нее. Дебора вспыхнула, не зная, что сказать, а Кельвин молчал. Под его пристальным взглядом стало еще неуютнее, и она отвернулась, почти взбешенная ощущением от его взгляда, пока он не протянул руку и не выключил свет.

Обычные для гостиниц тяжелые шторы совершенно не пропускали света, и в темноте се сердце заколотилось, словно она снова попала в микенское подземелье, ведущее к древней цистерне. Однако когда Кельвин снова начал целовать ее, а его руки бережно, медленно, словно прося разрешения, двинулись по ее телу, Дебора воспользовалась свободой, которую давала темнота, словно сбросила часть себя. Это было все равно что напиться или уехать в отпуск — безымянной и освобожденной от всякой ответственности. Она притянула его ближе, сдерживая странное, неожиданное и пугающее желание расплакаться.