Иди сюда, парень! - Тамерлан Тадтаев

– Не хочешь покурить, дядька? Чего молчишь, это тебе не какая-нибудь дешевая подделка, а самое настоящее «Мальборо». Друг мой, Гуча, привез из Голландии целый блок и пару бутылок виски в придачу. Я его, подлеца, еще кепку натовскую просил купить, но он выбрал мне в полосочку, как у зека. – Гамат свободной рукой снял с себя бейсболку-немку, с сомнением осмотрел ее и, снова нахлобучив, рыгнул. – Извини, старик, я с утра хлебнул этого самого виски и намерен болтать, даже если это кому-то не нравится. Усек? Ну вот, теперь можешь слушать либо на хрен валить…

Так как возражений со стороны знаменитого ученого не последовало, Гамат продолжил, крутя в руке красную пачку:

– Знаешь, в Лейдене было так клево, что Гуче взбрело на ум остаться там. Он даже представил себе, как ясным зимним утром выходит из своего красивого голландского дома на улицу и с улыбкой говорит соседу: «Гут морнинг, Рупрехт, а не выпить ли нам винца?» А в Амстердаме вообще было супер, Гуча сказал, что в этом городе какой-то особый воздух, от которого человек буквально шалеет, хотя, вполне возможно, мой друг втихаря надрался виски, потому что как сумасшедший орал на набережной: «Я урод, моральный урод! Эй, ребята, вы даже не представляете, в какой чудесной стране живете! Я только здесь почувствовал себя человеком, хотя полжизни воевал за эту самую треклятую свободу и схоронил кучу друзей!» Он, дурак такой, даже на колени упал и просил прощения за свою кровожадность, а потом взял да и поперся на улицу красных фонарей, где в витринах вместо манекенов голые телки всевозможных мастей заманивали прохожих. Гуче приглянулась одна итальянка, хотя ему ужасно хотелось попробовать негритянку, но чернокожие проститутки были толстые и какого-то пенсионного возраста, а итальянка была писаная красавица. Вот он и зашел к ней, и она, задернув занавеску на витрине, потребовала пятьдесят евро за минет. Гуча отдал деньги и хотел повалить ее на кушетку, но та дала ему по рукам и, показав на промежность, объяснила на пальцах, что за такой секс надо еще пятьдесят монет. Гуча не хотел отдавать сто евро, к тому же боялся СПИДа, и только мямлил: «Ноу мани фак»; итальянка, конечно, не стала с ним церемониться и вытолкала за дверь. Но он еще долго торчал возле ее витрины, чувствуя себя околпаченным, пока рассерженная проститутка не показала ему средний палец, а когда Гуча и после этого не пожелал убраться, пошепталась с товаркой из соседней витрины, открыла дверь да как гаркнет: «Дурак, дурак!»

Васо Абаев, сидевший спиной к дому правительства, откуда только что выплыл президент в камуфляже, с многочисленной охраной, не проронил ни слова. Гамат тоже замолчал, с удивлением взирая на главнокомандующего, который ночью восьмого августа удрал из горящего Цхинвала в курортную Джаву…

– Чудеса, – сказал Гамат, торопливо пряча сигареты в карман, как будто боялся, что президентская охрана отнимет у него пачку. – Ребята говорили, что не пустят его обратно… Эх, дурачки, дурачки, теперь он за свое бегство будет мстить оставшимся в городе… Точно тебе говорю, Василий, житья от него не будет, вот увидишь! Он и до войны всех недовольных крестил предателями и сажал за решетку даже женщин, да что там, целые семьи загорали на нарах. Гуча вон всю свою долбаную жизнь воевал, а как съездил на какой-то гражданский форум в Голландию – его тут же объявили изменником…

Гамат замолчал и снова полез в карман за пачкой. Вытянув сигарету, он поднес к ней невидимую зажигалку и, прикурив понарошку, понарошку затянулся.

– А знаешь, как теперь зовут президента? – спросил Гамат, выпуская из ноздрей воображаемый дым. – Да ты, наверно, слышал уже… если нет, скажу: назагинаг[50]. Ему бы клоуном в цирке работать, и морда подходящая, жабья, а как начнет на пресс-конференциях вякать, так даже чертям в аду становится тошно. Позорит нас перед всеми, а шушера вокруг умиляется каждой его глупости и хлопает в ладоши: браво, браво. Говорят, он и в Джаве представление давал: выскакивал из своей будки с автоматом, будто в атаку бросается, и просил киношников заснять его на камеру. А потом, когда подошли войска, встал на дороге с полосатой палкой и регулировал движение…

Гамат закашлялся от невидимого дыма и, затолкав сигарету с обслюнявленным фильтром в пачку, посмотрел на часы.

– Ну, мне пора, – вздохнул он, вставая. – Одноклассника моего убило во время бомбежки, мы его тогда в саду за домом закопали, а теперь на кладбище снесем и похороним как следует. Хороший был человек, царство ему небесное, хоть и пил как сапожник…

Гамат еще раз взглянул на президента, дававшего интервью обступившим его журналистам, и спросил Васо, почему нам не везет с президентами, вон какие хорошие и мудрые у других, – и, не получив ответа, двинулся вверх по улице Сталина в сторону почты. Он остановился на перекрестке близ пустого журнального киоска, пропустил трофейный джип, набитый пьяными ополченцами, и, перейдя дорогу, оказался на площади возле афиш. Спиной Гамат почувствовал тепло: угловой четырехэтажный дом сталинской постройки все еще тлел, и он вспомнил о своих друзьях, живших в нем.

Пленные все еще чистили мостовую вокруг давно не работающего фонтана. Гамат, подобрав осколок с острыми, как бритва, концами, приблизился к ним. Проныра-журналист уже разговаривал с одним из них, а охрана, отвернувшись, делала вид, что не слушает. Но внимание Гамата привлек другой, высокий, похожий на хиппи, пленный в рваных грязных джинсах, кидавший в кузов самосвала куски асфальта, металла и отстриженные войной ветки. Гамат подошел к нему и, показав осколок, спросил:

– Ты мне объясни, ничего личного: зачем вам это надо было?

Хиппи выпрямился и развел руками:

– Ты не по адресу, брат, я тут совсем ни при чем, просто приехал на каникулы к родителям в село…

Гамат хотел сказать: тамбовский волк тебе брат, но, увидев избитое лицо пленного, пробормотал «прости» и закинул осколок в кузов.

– Как ты тут, не обижают?

– Сначала, конечно, били, но сейчас все нормально… А у тебя не будет покурить, брат?

– Конечно, будет, – улыбнулся Гамат и потянулся к карману за сигаретами. – Настоящее «Мальборо», друг мой из Голландии привез. Да возьми все, я не курю. Зовут-то тебя как?

– Мераб.

– Меня Гуча, – сказал Гамат. – А знаешь, что случилось с моим приятелем в Голландии? Он хотел искупаться в Северном море, разделся на пляже, как дурак, но вода была холодная, и он решил побродить босиком по песку, как вдруг подбегает маленькая, похожая на мультяшку собачка, обнюхивает его кроссовки, поднимает ножку и отливает на его новую обувку.

– Смешно, – сказал пленный, закуривая.

– Ты бы посмотрел, что творилось на пляже: девушки, выгуливавшие собачку, так и покатились со смеху, а мой друг ржал больше всех… Но знаешь, я вижу в этом знак.

– Какой?

– Друг вернется в Голландию и, может быть, возьмет меня с собой. А ты вот забери мою кепку, а то в такую жару недолго и солнечный удар получить…