Ноктэ - Кортни Коул
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я снова опускаю глаза.
— Я сильно устала. — И замолкаю, замечая, насколько бескровными выглядят мои руки, держащие вилку. Бледные, тощие, вялые. Мне действительно нужно взбодриться. Подышать свежим воздухом. Перестать быть жалкой. Но сначала…
— Деэр звонил? — Я не могу не спросить.
Они молчат, потом папа кивает.
— И? — Я слышу надежду в своём голосе и ненавижу это.
— И ничего, — твёрдо отвечает он. — Просто интересовался, как у тебя дела. Ты не готова к встрече с ним, Калла. За последнюю пару месяцев ты через многое прошла. Тебе нужно сосредоточиться на себе, а не на Деэре.
Меня пронзает боль, и я отворачиваюсь, смотрю в окно, на пустой гостевой домик Деэра.
Они не понимают. Именно он держал мою голову на плаву эти последние несколько недель. Не знаю, почему я так сильно от него завишу, но я просто завишу. Вот только я прогнала его, поскольку, очевидно, я сумасшедшая.
Я отправляю в рот вторую ложку.
— Спасибо за еду, — говорю Финну. Он кивает.
Я жую и глотаю, стараясь не смотреть на отца. Всё ещё злюсь на него.
Я настолько зла, что лёгкие горят, а горло сжимается.
В рот отправляется третья ложка. Когда я жую, мне кажется, что во рту опилки, и мне ни за что не удастся их проглотить, потому что горло слишком сильно горит, а я не могу дышать.
Какого чёрта?
В замешательстве я смотрю на тарелку. Польская колбаска, квашеная капуста, яблоки… и орехи пекан.
Орехи пекан.
Мои руки тотчас подлетают к горлу, поскольку после трёх ложек оно уже отекло и не пропускает воздух.
Я хриплю, пытаясь вдохнуть. В груди распространяется жар, а все сосуды в лёгких начинают расширяться. Я чувствую, как каждый из них пульсирует в моей грудной клетке, растягивается, набухает.
— Пап, — удаётся прохрипеть мне, вставая со стула. Он бросается вперёд, чтобы подхватить меня, и я падаю в его объятия, пытаясь дышать онемевшими лёгкими.
Я втягиваю воздух, но он не проходит. Воздух не может попасть в отёкшие ткани моего горла. Будто тиски, стягивающиеся и сжимающиеся.
Я — рыба, выброшенная из воды, и всё вокруг превращается в шум, но я не могу разобрать слов. Свет размывается в одно огромное пятно, и в голову пробивается одна единственная мысль, прежде чем всё исчезает.
Кто-то только что меня отравил.
***
Ещё даже не открыв глаза, я уже знаю, где нахожусь. И знаю почему.
Кто-то накормил меня орехами.
Кто-то.
Финн.
Это знание ошеломляет меня, и поэтому я просто сосредотачиваюсь на том, где нахожусь.
Я узнаю стерильный медицинский запах больницы. Прислушиваюсь с закрытыми глазами, различая резиновый скрип обуви медсестёр, гудки аппаратов, тихое бормотание в коридоре.
У меня в носу трубка. Кислород. Комната вращается, и я фокусируюсь на ней.
Сосредоточься, Калла.
Открываю глаза, и комната вращается. Я снова фокусирую взгляд.
— Калла?
Папин голос тихий и спокойный. Не поворачивая головы, нахожу его глазами сидящим в углу на стуле и с беспокойством наблюдающим за мной.
— Я не умерла?
Он улыбается.
— Нет. Слава богу.
Мои воспоминания смутные.
— Там были орехи, — припоминаю я, — в моей тарелке.
Отец съёживается.
— Да. Прости, Калла. Я не заметил…
— Как давно я здесь? — спрашиваю я. Мой голос скрипучий, в горле саднит. По опыту знаю, что им, скорее всего, пришлось запихивать мне дыхательную трубку.
— Около четырёх часов. Мы вызвали «скорую». Ты всё время пробыла без сознания. Теперь с тобой всё будет хорошо. К завтрашнему дню ты будешь как новенькая, но врачи хотят оставить тебя на ночь, чтобы понаблюдать.
Я киваю.
Чувствую тяжесть, сонливость, заторможенность.
— Что со мной не так? — медленно выговариваю я.
— Тебе дали успокоительное, — нерешительно отвечает отец. Его взгляд сосредоточен на моём лице, словно он боится, что я сорвусь с катушек. Такое уже было?
— Где Финн?
Отец отводит глаза.
— Он не может здесь находиться, дорогая.
— Почему?
Отец вздыхает и снова переводит взгляд на меня.
— Ты знаешь почему, Калла.
Я закрываю глаза. Потому что Финн знает о моей аллергии на орехи. Он знал и всё равно дал их мне.
Это его вариант моего спасения? Спасения от чего? Печали? Сначала он хотел убить меня, а потом себя?
Боль проходит через меня, медленно, а потом быстрее, а потом невыносимо, словно волна.
— Мне нужно его увидеть, — говорю я, слова вызывают резь в лёгких.
— Нет. — Голос отца твёрд.
Я сворачиваюсь калачиком на боку, глядя вдаль, на облака, проплывающие над парковкой.
— Где он? — спрашиваю, не глядя на отца. Он не отвечает, и у меня мурашки бегут по спине.
— Это я виновата, — говорю я и поворачиваюсь так, чтобы смотреть ему в глаза. — Не Финн. Это всё моя вина. Я читала его дневник, знала, что он ускользает, и мне следовало рассказать тебе, но я не сделала этого. Он хочет спасти меня от боли, пап. Он не пытался причинить мне вред. Это не его вина, а моя.
Мой голос приобретает неровные, отчаянные нотки, и папа поглаживает мою руку.
— Успокойся, милая. Всё будет хорошо.
— Нет, — настаиваю я пронзительным голосом. — Не наказывай Финна. Не клади его в больницу, пап. Это я виновата. А не он. Не он.
Я уже практически кричу, извиваясь на кровати и пытаясь встать, но папа, умоляя, удерживает меня на месте. Прежде чем я осознаю, входят медсёстры, по двое с каждой стороны. Одна из них вводит что-то в капельницу, и всё моё беспокойство ускользает. Мой гнев затухает, исчезает разочарование.
— Пожалуйста, позвони Деэру, — шепчу я. — Пожалуйста.
А затем проваливаюсь в темноту.
38
TRIGENTA OCTO
Финн
— Отпустите меня! — кричу я, извиваясь, чтобы увернуться от медсестёр. — Я не причинял ей вреда! Нет! Я просто должен был ей помочь. Разве вы не понимаете?
Никто не понимает и никому нет дела. Они просто обматывают мои запястья резиновыми лентами и прикрепляют их к кровати.
Я всхлипываю в подушку, а затем кусаю её. Я бы никогда не навредил Калле.