Герцогиня-дурнушка - Элоиза Джеймс

По всему, что увидел Джеймс, было ясно: Дейзи, вероятно, самая одинокая женщина из всех, что ему встречались. После того как он покинул Англию, Гриффин стал его лучшим другом, его собутыльником, его братом. Но Дейзи все это время оставалась одна. И если бы он согласился на ее предложение – одна лишь мысль об этом приводила его в ярость и возбуждала желание впечатать кулак в стену, – то она вышла бы замуж за Джеффри Тревельяна… или кого-нибудь в том же роде. А Тревельян ведь совершенно не интересовался интимными отношениями с женщинами, и если бы у них когда-нибудь появились дети, то это было бы настоящим чудом.

Но он, Джеймс, был твердо уверен, что скорее умрет, чем позволит Дейзи заниматься любовью с кем-либо еще, кроме него. Такого не будет никогда.

– Что-то не так?… – спросила Тео.

– Я не хочу жениться на женщине того типа, что ты описала, – заявил Джеймс. – Может, ты и думаешь, что хочешь стать женой Тревельяна, но в этом случае ты быстро бы обнаружила, что делить с ним постель крайне неприятно. Гораздо хуже, чем со мной, поверь мне.

– Возможно, так и было бы, – ответила Тео. – Однако должна заметить, что я никогда не говорила о Джеффри как о возможном супруге, хотя… Думаю, он бы понял мое нерасположение к пылким объятиям в отличие от тебя. Могу также предположить, – в задумчивости добавила она, – что Джеффри, как и я, находит супружеское общение в постели весьма неприятным.

– «Супружеское общение»? – проворчал Джеймс.

Словно не расслышав вопроса, Тео продолжала:

– Но мы с Джеффри – взрослые люди. Противно это или нет, нам пришлось бы заняться плотскими делами, как того требует продолжение рода. Полагаю, мы с Джеффри в этом схожи. Видишь ли, я не так уж не расположена к постельным занятиям… Просто я не способна ответить на твои пылкие желания. Я не могу оставаться твоей женой, Джеймс. Мне кажется, это сделает меня очень несчастной.

Джеймс соображал так быстро, как обычно бывало в разгар битвы. Но ничто из прочитанного им на борту корабля – ни Макиавелли, ни искусство войны, ни философия древних греков – не помогало ему в этот самый критический момент его жизни. Ему хотелось рычать от долго сдерживаемого страха и ярости, но вместо этого он закрыл глаза, на время забыв о разговоре с Тео. Он попытался разобраться в путах стыда, вины, ярости… любви, связавших его с Дейзи. Именно в этом крылись причины всего происходившего. Да, именно поэтому он мог говорить о своем отце только с Дейзи. И поэтому мог выразить отвращение к себе самому только в разговоре с ней. Более того, он мог почувствовать себя очистившимся и прощенным, заметив ямочку на ее щеке.

Они были тесно связаны друг с другом, и, возможно, с того самого лета, когда он чуть не ослеп, а она стала его глазами.

Джеймс представить себе не мог, как прожил без нее целых семь лет. Она была для него как солнечный свет. Как пища и вода.

Он подошел к ней. Каждая клеточка его существа стремилась к ней. Она принадлежала ему. Она была всем, что ему требовалось, всем, чего он всегда хотел, – пусть даже утратил на время понимание этой истины.

– Нет, Джеймс… – сказала она с предостережением в голосе.

Он обвил руками ее тонкую талию и поднял на ноги – очень осторожно, чтобы не сорвать с нее одеяло.

– Я хочу тебя, – произнес он, и впервые его изменившийся голос прозвучал так, как надо. Ему и следовало рычать на жену, которая отвергла его, которая считала, что никогда больше не станет делить с ним постель. Так что голос-рык был вполне подходящий.

Он не хотел, чтобы она и дальше говорила слова, удерживавшие ее в ледяной клетке так же надежно, как железные прутья. Поэтому он склонился к ее губам. Они были сочными и сладкими, такими он их запомнил – и помнил даже все последующие годы. И он никогда не забывал их первый поцелуй.

Джеймс едва не потерял голову, но вовремя опомнился. Он должен был постараться, чтобы ей с ним было спокойно. По существу, ему следовало вести себя настолько холодно, будто ему и вовсе чужды плотские радости, – ведь именно такого мужчину она хотела. Гриффин сказал бы, что ничего глупее он в жизни не слышал. Но ведь Гриффин не был женщиной, испытавшей всего лишь два дня супружеской жизни почти семь лет назад… И Гриффин не был его обожаемой, прекрасно владеющей собой, непреклонной и несгибаемой Дейзи.

Она оттолкнула его, и он тут же отступил на шаг, не забывая улыбаться.

– Я кое-что должен сказать тебе… Сказать то, чего ты не понимаешь, – проговорил Джеймс.

Выражение его лица встревожило Тео, и она поплотнее закуталась в одеяло.

– Я не понимаю только одного – почему Амелия, моя камеристка, до сих пор не появилась. Я позвонила ей уже давно.

– Я разрешил ей уйти домой. Сегодня день рождения ее матери.

– Но… – Тео тут же осеклась. Она не знала, что сегодня – день рождения матери Амелии. Однако же… Если бы это действительно было так, Амелия попросила бы выходной. Тео очень гордилась тем, что никогда не отказывала никому из прислуги в просьбе, касавшейся личных дел.

– Я подозреваю, что ей очень не хотелось нарушать привычный порядок твоей жизни, – добавил Джеймс.

– Она бы ничего не нарушила, – заявила Тео. – Когда у Амелии выходной, мне помогает Мэри. Мэри очень хорошо обучена.

– Мэри я тоже отослал домой.

Тео нахмурилась:

– Но одна из них всегда должна быть со мной… Ведь мои платья… Конечно, я обычно не стесняю себя корсетами, но если бы вдруг надела один из них под мое утреннее платье, то до сих пор оставалась бы в нем.

– Тебе нет нужды надевать корсет, – заметил Джеймс, с восхищением окидывая ее взглядом.

– Да, верно. Хотя я не ожидала, что ты это поймешь. Но мне все равно нужно позвать какую-нибудь из служанок.

Муж молча покачал головой.

– Ты не мог! – воскликнула Тео и снова опустилась на скамейку.

– Я подумал, что сейчас удобный момент сделать приятное прислуге. Видишь ли, я хочу, чтобы они любили меня. А им очень неприятно находиться в осажденном доме.

– Они всегда будут любить тебя, пока ты продолжаешь платить им жалованье. Но ты ведь не всем позволил уйти, не правда ли?

– Всем, кроме Мейдрона и охранников, которые сторожат дом.

– Ты с ума сошел?! Кто будет подавать нам еду? Кто будет… – Тео в панике стала озираться.

Джеймс весело улыбнулся ей и сообщил:

– По распоряжению Мейдрона прислуга разъехалась в разных каретах, чтобы сбить с толку распространителей сплетен.

– Как же мы сможем одеться завтра утром для приема визитов? Ты ведь не думаешь, что я спущусь в гостиную неодетая?

– С визитами к нам могут явиться только те, кто жаждет взглянуть на мою татуировку. Я не принимаю посетителей, и ты тоже не будешь. По правде говоря, я приказал Мейдрону убрать с двери молоток. Я не теряю надежды, что орда продажных писак, сопоставив отъезд прислуги в разных каретах и отсутствие дверного молотка, придет к заключению, что нам удалось улизнуть и уехать в поместье.