Морфо - Амелия Грэмм

Отдуваясь, Флинн пополз вперед. Красная спина демона раздражающе замаячила перед глазами. Он видел маленького мерзавца, но не мог дотянуться: стены коридора сковали не хуже смирительной рубашки. Поняв, что Флинн бессилен, демон осмелел. Он подошел к нему вплотную и начал бесцеремонно разглядывать.

– Чего вылупился? – огрызнулся Флинн.

Демон в ответ продемонстрировал ряд острых как бритва зубов, точно у пираньи их позаимствовал. Он топнул шестипалой ступней, и под ним образовалась небольшая дыра. Демон отошел в сторону, и позже Флинн понял почему: дыра начала расти. Она быстро добралась до него и с жадностью проглотила.

Лететь вниз в последнее время стало для Флинна обычным делом, поэтому он не закричал. Упав на диван, он пожалел, что на испытании нельзя вздремнуть, сейчас бы ему не помешал крепкий сон.

– Уйди, – сказал светловолосый мальчишка, шагами меряя комнату.

– Прошу, открой, – умоляла женщина по ту сторону двери.

– Не открою, это моя комната. Уйди! – повторил одиннадцатилетний Флинн.

На нем был черный костюм на размер больше, чем нужно, и туго затянутый галстук – настоящая удавка. Взрослый Флинн отлично помнил этот день, который острым шипом врезался в память. День похорон отца.

– Флинн, нам пора прощаться с ним. Мы должны поехать вместе, – не прекращала уговаривать мать. – Пожалуйста, сделай это ради меня.

– Я не поеду с тобой в одной машине, как-нибудь сам доберусь. И вообще, почему я хоть что-то должен делать ради тебя? – спросил одиннадцатилетний Флинн.

– Потому что я твоя мама…

Он подошел к двери, распахнул, а потом долго смотрел на мать. Она растерялась и не смогла издать и звука.

– Я задрался повторять. Запомни: ты мне больше не мать, а я тебе не сын, – с пугающим спокойствием произнес он.

Выйдя из оцепенения, мать резко вдохнула, но одиннадцатилетний Флинн не позволил ей ответить. Он захлопнул дверь перед самым ее носом, опустился на пол и уткнулся лицом в коленки.

Флинн не забыл, о чем думал тогда. Он вспоминал отца, как они вместе проводили каждые выходные, как играли, мастерили что-то, ходили в лес с ночевкой. Папа научил его рыбачить, вырезать из дерева различные фигурки, склеивать модели самолетов и подводных лодок, играть в футбол, ездить на велосипеде. Он был для него не только отцом, но и другом, который всегда мог поддержать и утешить, найдя подходящие слова.

Флинн жалел, что в последние месяцы избегал отца. Вот бы все исправить, повернуть время вспять. Тогда бы он ни за что не отпустил отца на работу в тот роковой день – притворился бы очень больным или спрятал ключи от квартиры, чтобы никто не смог выйти.

Он думал, что жизнь больше не будет прежней. Одиночество и боль проели дыру в его груди, вобрав все счастье. В тот момент Флинн не знал, кем был: маленький мальчик в нем умер, а мужчина еще не родился.

Флинн встал с дивана и подошел к одиннадцатилетнему себе, сел рядом и протянул руку к белобрысой макушке. Так странно. Он захотел утешить самого себя, сказав, что все будет хорошо, но потом передумал. Хорошо ведь так и не стало. Зачем же врать самому себе?

Неведомая сила вырвала его из этого видения и перенесла в другое. Флинн приземлился на жесткую скамейку. Он находился в храме. Вокруг сидели люди, закутанные в черные одеяния. Их головы были траурно опущены. Прямо-таки ожившие скорбные тени с ипокрианских фресок.

Полноватый священник, облаченный в длинную рясу, бормотал себе под нос молитву. Флинн его не слушал, он внимательно смотрел на мать. В тот раз он сел подальше от нее, оставив несчастную женщину в окружении дальних родственников. Сейчас же он был рядом. Ее лицо скрывала вуаль, но даже сквозь нее Флинн видел заплаканные глаза. Трясущимися губами она повторяла слова священника и мяла в руках платок. Когда все встали, чтобы почтить память умершего минутой молчания, мать украдкой посмотрела на одиннадцатилетнего Флинна. Заметив ее взгляд, он демонстративно отвернулся.

Флинн потянулся к матери, но ее образ смазался, будто краски потекли по холсту. Сцена вновь поменялась. Теперь он стоял посреди своей гостиной. Дом украшали белые цветы, перевязанные траурными лентами. На небольшом столике рядом с фотографией отца горели свечи. Женщины и мужчины поочередно подходили к его матери и приносили соболезнования. Это были поминки.

– Да, спасибо. Да, это невосполнимая утрата. Мы с Флинном благодарны вам за поддержку, – повторяла мать, как заведенная.

– Твой муж был замечательным человеком. Такая трагедия, – с сочувствием произнес дядя Энгюс.

– А где Флинн? – спросила тетушка Розэтта, вытирая уголки глаз платком. – Как он справляется?

– Тяжело, – призналась мать, нахмурив светлые брови.

– Ничего, мальчик переживет, – утешила тетушка Розэтта. – Он сильный, он справится.

– Он – да, а я – не знаю. – Губы матери задрожали, и она спрятала лицо в платок, спрятав и свое горе.

Люди разошлись только к вечеру, а одиннадцатилетний Флинн так и не вышел из своей комнаты.

– Флинн, солнышко, открой. – Мать одной рукой стучала в дверь, а другой держала поднос с чаем и кусочком пирога. – Я принесла тебе перекусить. Поешь, ты весь день голодный. Нельзя так, заболеешь. Что же я буду тогда делать?

– Какое тебе дело до моего здоровья? – безразлично отозвался он. – Тебе не все ли равно?

– Конечно, нет! Я забочусь о тебе.

– Так заботишься, что отняла у меня отца?

– Сынок, я не виновата, – отчаянно оправдывалась мать. – Да, я вспылила, наговорила лишнего…

– Лишнего? – грубо оборвал он. – Ты прокляла его.

– Это не так! – горячо возразила она.

– Слушай, ты ведь хотела меня отправить в интернат для трудных подростков, – вдруг сменил он тему.

– О чем это ты? – растерялась мать.

– Отправь меня туда сейчас.

– Зачем?! – Мать шумно задышала, ее руки затряслись.

– Ты ведь хотела, – спокойно донеслось из-за двери.

– Я сказала это, не подумав! Тебе там не место. Ты должен быть здесь, рядом. Мы переживем эту потерю вместе.

– Мы ничего не будем переживать вместе, – решительно отрезал он. – Я не хочу находиться рядом с тобой. Если ты не отправишь меня в интернат, то я сбегу.

– Тебя найдут и вернут! – начала сердиться она.

– Тогда я снова сбегу. И снова, и снова. А когда стану совершеннолетним, то уеду так далеко, что ты меня никогда не найдешь.

– Флинн, не будь так жесток со мной, – взмолилась мать.

– Жестокости я научился у тебя.

– Мне очень жаль, что все так вышло, но…

– Жаль? – ядовито спросил он. – Неужто ты раскаялась в совершенном преступлении?