Преступление - Ирвин Уэлш
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ну, Стюарт мог бы что-нибудь посоветовать. Он ведь актер. Должен разбираться в мотивах человеческих поступков.
— Я думал, ты как полицейский...
— Папа, мы людей за решетку сажаем.
Отец удрученно кивнул, ты вышел, сказал, что с этим последним делом даже на пиво времени нет, ты просто заскочил поздороваться, мимо проезжал. Больше ты отца не видел. Несколько дней спустя он умер, тут же, в кабинетике, его обнаружил Стюарт. Отец пытался разделить с тобой бремя ужасной тайны, отравлявшей ему существование, но ты мог думать только о гнусном извращенце.
В аукционном зале душно, народу битком. Перед Ленноксом печальное, отечное лицо Боба Тоула. Тоул поник у аналоя, в руке у него молоток. Лот — женская фигура в натуральную величину. Продается вместе с гробом, поставленным на попа, успела окоченеть. У женщины светлые волосы того же оттенка, в который красится Труди, а лицо Марджори, куклы Джеки.
— Викторианская эпоха, — скрипит Тоул. — История этой женщины весьма печальна. Ее, молодую и красивую, похитили, над ней надругались, а затем убили. Труп хранится в формальдегиде, кости соединены легкими алюминиевыми стержнями... — Тоул обходит фигуру кругом, берет ее за руку, встряхивает. Кисть остается в прежнем положении — протянутой. — Как видите, наша несчастная мисс крайне покладиста. Может стать идеальной подругой больному, одинокому человеку или же всякому, кто ценит считающиеся устаревшими женские качества, такие как пассивность и послушание...
Леннокс с трудом поворачивает занемевшую шею, замечает в зале Аманду Драммонд. Аманда смахивает слезинку.
— Итак, начальная цена — одна тысяча фунтов, — продолжает Тоул, смотрит на поднятую руку в заднем ряду. Рука принадлежит Ронни Хэмилу. — Одна тысяча фунтов. Кажется, кто-то предложил полторы тысячи?
Еще одна поднятая рука. Это Мистер Кондитер.
— Стойте! Прекратите торги! — кричит Леннокс. — Нельзя ее им продавать! Вы же знаете, что они с ней сделают!
Похоже, Леннокса никто не слышит. Поднимается еще рука. Ланс Диринг в ковбойском костюме, рядом склабится Джонни.
— Две тысячи, — улыбается Тоул. — Позволю себе напомнить нашему другу мистеру Дирингу из Соединенных Штатов, что оплата производится в фунтах стерлингов, а не в американских долларах.
В зале вежливые смешки.
Леннокс пытается пробиться к сцене, ноги внезапно становятся тяжелыми, как свинцовые чушки.
— Это моя невеста... это моя...
Что-то застревает у него в горле, крик превращается в сдавленный, почти беззвучный выдох.
Леннокс может только смотреть на Дирингов профиль, залитый зеленым светом, который подчеркивает его сходство с аллигатором.
— Мистер Тоул, мне известно, какая валюта принята на торгах. — Диринг оборачивается, подмигивает Ленноксу. — Впрочем, если мне вдруг не хватит фунтов стерлингов, я уверен, мой старый приятель Рэй с радостью одолжит, на такой-то лакомый кусочек.
— Повысим ставки, — раздается голос из заднего ряда. Выговор как в Центральной Англии. — Два миллиона фунтов.
Леннокс оглядывается, но предложившего повысить ставки не отследить, он в движении, все время вне поля зрения. Торгуются и другие, только их и вовсе не видно в тени. Леннокс охвачен бешенством и страхом.
Тоул собирается закрыть торги, и вдруг Леннокс замечает своего старого друга Леса Броуди. Сейчас Лес — маленький мальчик, он смотрит на Леннокса, дёргает его за рукав, просит поучаствовать в торгах.
— Рэйми, скажи что-нибудь!
Но Ленноксово горло словно схвачено железной рукой, он не может говорить. Тоул с грохотом опускает молоток. Декорации кардинально меняются. В лучшую сторону. В очередной раз.
Да, теперь хорошо.
В течение нескольких секунд Рэй Леннокс мнит, будто видит фламинго — окутанных пышным белым туманом, танцующих в мангровых зарослях. Леннокс моргает, становится ясно: он только что проснулся, за окном невероятный алый рассвет, в комнату ворвался коралловый прилив, пульсирует нестерпимо, словно неон.
Раздается стук в дверь, негромкий, но настойчивый. До Леннокса доходит, что бейсбольные карточки все еще у него в руке. Он поспешно заталкивает карточки в сплющенную овечку. Жарко, он мокрый, хоть выкручивай. В горле засуха, Леннокс едва выдавливает:
— Одну минуту, — спешит к двери, открывает, выглядывает.
Это Тианна. На ней его футболка «Конец века».
— Пришлось взять, — говорит Тианна, уголки рта опускаются, она будто недовольна собой — такая гримаса характерна для перебравших накануне. — Я за своими вещами пришла.
— Угу. Подожди секундочку.
Леннокс закрывает дверь, натягивает брюки, щелкает пультом кондиционера и только потом впускает Тианну.
— Входи, — говорит он.
Вид у Тианны все еще виноватый, Леннокс сам охвачен ложным чувством вины, он косится на рюкзак, думает о тайнах, в нем скрытых, выходит за дверь, ждет, неловко принимает из Тианниных рук свою футболку. Идет к себе в номер, медлит на пороге, восхищается небом цвета лососины и гранатового ликера. Острый прилив удовольствия доставляет Ленноксу смягченный расстоянием звук клаксона. Явно с фривея.
В своем номере Леннокс запирается, стаскивает футболку и брюки, сваливает их на пол. Тело все еще ломит, в глазах круги, но он чувствует себя лучше, собраннее. Леннокс делает полную боксерскую разминку, затем, настроившись дать нагрузку пальцам, сто раз отжимается на истертом ковре, чувствует приятное напряжение в мышцах. Блаженствует под душем, под конец делает воду чуть теплой. Наскоро вытирается, одевается (футболка хранит терпкий, сладковатый Тианнин запах).
Вскоре является Тианна. Рюкзак-овечку она держит перед собой, как эгиду.
— Я хотела попросить прощения за вчерашнее.
— Больше так не делай, это неправильно. Нельзя на одних людях отыгрываться за боль, которую причинили тебе другие, — наставляет Леннокс. — Понимаешь, о чем я?
Тианна садится на кровать, не выпуская из рук овечки.
— Рэй, прости меня, — произносит она убитым голосом. — Ты такой добрый. — Глаза наполняются слезами, в следующую секунду раскаяние сменяет паника. — Ты ведь не скажешь маме?
— Ты поступила нехорошо, — произносит Леннокс. — Но я принимаю твои извинения. Я никому ничего не скажу.
— Это будет наш секрет?
«Секреты между взрослым мужчиной и девочкой; такая валюта в ходу у извращенцев».
— Как я уже сказал, — ощетинивается Леннокс, — вчерашний инцидент останется между нами. Ты вела себя плохо, но оказалась достаточно взрослой, чтобы извиниться, поэтому я тебя прощаю. Все, проехали.
Тианна кладет рюкзак на кровать. Вымучивает улыбку в адрес Леннокса.