Мои шифоновые окопы. Мемуары легенды - Андре Леон Телли

Ли видела лучшее в людях, которых любила; она смотрела на мир и его чудесные дары – доверие, смех, дружбу – глазами чуткого ребенка, собирающего сверкающие ракушки в набежавших волнах океана. По словам ее близкого друга Гамильтона Саута, «время, проведенное с ней, каждому из нас следует помнить как великую честь».

Я узнал от Мартина Гранта в пять утра в субботу о том, что Ли Радзивилл умерла у себя дома накануне вечером, в пятницу, пятнадцатого февраля. Он позвонил мне из Парижа; я был в Дареме на показе своего документального фильма. В пятницу вечером я получил ключ от города, врученный мэром. На сцене рядом со мной стояла моя любимая школьная учительница Ванда Гарретт.

Мартин Грант сказал, что он планировал увидеться с Ли в конце января. Она предложила ему переночевать в комнате для гостей. У него не получилось тогда приехать, но он прилетел в одночасье со своим партнером Мустафой на закрытую похоронную мессу. Гамильтон Саут позвонил ему, чтобы сообщить время и дату службы и что приглашение будет доставлено позднее.

«Мне Гамильтон не позвонил. Думаешь, я есть в списке?» – завопил я в телефон, сидя в своем маленьком номере.

Я не знал, внесла ли меня Ли в список из двух сотен пятидесяти избранных гостей, которые были приглашены на похороны. Я жутко нервничал! Моя хорошая подруга Джорджия Дональдсон принесла мне свежеприготовленное тушеное мясо по-брунсвикски и сидела со мной каждый день, пока я ждал, раздастся ли звонок-приглашение. Все, о чем я мог думать, это о переходе Ли из одной вселенной в иную. Теперь она пребывала в мире, завершив все свои нелегкие битвы.

Наконец через три дня раздался долгожданный звонок. Я написал Мартину об этом. Он ответил: «Слава богу. Теперь ты можешь расслабиться, принцесса-воительница». Он спросил меня, не заберу ли я его и Мустафу из отеля Mercer в день похорон. Я сказал: «Конечно».

В восемь сорок утра Мартин ждал на тротуаре в темно-синем пиджаке из шелка и шерсти, темно-синих брюках, элегантнейших, начищенных до блеска черных туфлях и бушлате собственного дизайна, такого простого и идеально скроенного, что он напоминал знаменитый бушлат Ива Сен-Лорана в начале его карьеры. Разумеется, от кутюр.

У нас было пятьдесят минут, чтобы добраться от Мерсер-стрит до церкви Святого Томаса Мора на Восемьдесят девятой Восточной улице. Сестра отца Ли, тетя Мод, была там прихожанкой. По дороге я заметил, что Ли, будь она здесь, сняла бы бушлат с Мартина прямо на месте. «И я бы ей его отдал», – сказал он и закурил сигарету «Мальборо лайт». Мустафа был также элегантно одет в однобортное кашемировое пальто, брюки и чудесные черные кожаные ботинки. Оба мужчины выглядели так, как и следовало выглядеть: классический образ, качественные ткани и лаконичный крой – по-настоящему стильно.

Мы продолжили тепло вспоминать Ли. Я рассказал им, что однажды подарил ей на день рождения красивую квадратную сумочку из черной кожи с золотыми металлическими декоративными ручками и был уверен, что она быстро передарила ее своей горничной. Я никогда не видел, чтобы она носила ее, и она больше о ней не упоминала. По любому поводу ей лучше всего было дарить ее любимые белые орхидеи. Я часто присылал ей шесть красивых белых орхидей в терракотовых горшках из питомника Rosedale Nurseries в Хоторне, штат Нью-Йорк. В Париже я заказывал для ее гостиной лимонные деревья в огромных терракотовых горшках в Moulié-Savart, магазине, спрятавшемся в углу площади Пале-Бурбон (всего через две двери от штаб-квартиры американского Vogue в Париже). Эти растения ей сложно было бы передарить.

В качестве последней творческой идеи Ли завещала похоронить себя в простом плетеном гробу, верх которого был покрыт ее любимым цветущим душистым горошком в белых и бледно-розовых тонах.

Каждая секунда панихиды Ли Бувье Радзивилл продолжительностью в час и десять минут была тщательно продумана и выверена. Ее похоронная программа занимала шестнадцать страниц и была напечатана на бумаге цвета слоновой кости. Первая часть: «ПРЕЛЮДИЯ, отрывки из «Музыки без слов» Пуччини» – любимая музыка Ли перед сном. Ее дочь Кристина прочитала стихотворение Э. Каммингса «Мэгги, Милли, Молли и Мэй». Наверное, это было ее любимое детское стихотворение. Затем Гамильтон Саут произнес сердечную и искреннюю речь.

Зазвучавшая «О мир, я должна тебя покинуть» (O Welt, ich muss dich lassen) Брамса побудила меня произнести: «До свидания, Ли. До свидания, Ли. Я люблю тебя».

После похорон Мартин, Мустафа и я поехали на машине обратно в отель Mercer. Было отрадно разделить скорбь по Ли вместе с Мартином. Мы тихо сидели в углу вестибюля Mercer и вспоминали, сколько всего с нами происходило в этом самом отеле, как часто мы встречали там Карла Лагерфельда и как в свою последнюю поездку Мартин видел Наоми Кэмпбелл. У нее все еще есть элегантное красное пальто-редингот, которое она демонстрировала на его показе (и сразу по окончании шоу вышла в нем на улицу).

Как Ли воспринимала Мустафу?

«Ну, сначала она сказала мне: «Мартин, это ужасно, у тебя не может быть бойфренда по имени Мустафа». Она не хотела с ним общаться. Затем я сказал ей, что все в Париже твердили, мол, Мустафа очень похож на президента Барака Обаму. Она быстро среагировала: «Когда мы с ним обедаем?» Это все, что ей было нужно, чтобы утвердить его кандидатуру».

В один из последних приездов на Корсику Ли упала, спускаясь по ступеням своей виллы. Она добралась до дома, позвонила на следующий день Мартину и сказала, что не может ходить.

Мартин подъехал на такси к ее дому, взял ее на руки (свои тонкие эльфоподобные руки) и отнес вниз в ожидавшую машину. На ней была только ночная рубашка и свитер. Рентген показал, что сломано бедро. Ей немедленно сделали операцию и заменили шейку бедра. Увидев рентгеновские снимки после операции, она сказала: «У меня внутри прекрасная скульптура Бранкузи». Это было так характерно для Ли – обратить несчастный случай в забавный, остроумный анекдот.

Ли была великолепна в своей простоте. Она перепробовала так много профессий: актерское искусство, продюсирование фильмов («Серые сады» (Grey Gardens), оформление интерьеров, редактирование (двух великолепных книг, вышедших в издательстве Assouline of Paris), написание статей для журналов, садоводство и даже дизайн. В церкви сразу после службы я сказал Daily Mail, что сестры Бувье – Джеки и Ли – ближе всех в Америке были к тому, чтобы восприниматься как королевские особы.

Ли не следовала правилам социальной жизни Нью-Йорка, где воздушные поцелуи наряду с ударами ножом в спину являются нормой. Ее мало волновали последние модные тренды или примут ли ее светские львицы в свою компанию только для того, чтобы выбраться из дома на ланч. Она в значительной степени опиралась на свой сплоченный круг хороших друзей; она много требовала от них, но и много давала взамен.

Мы оба любили церковные службы. В канун Рождества она ходила в мою Абиссинскую баптистскую церковь, а я – в ее церковь Святого Игнатия Лойолы. Перед смертью Ли обошла свою квартиру, выбирая для друзей особые подарки; исполнитель ее завещания прислал мне подушку с леопардовым принтом от итальянского дизайнера интерьеров Ренцо Монджардино, которая путешествовала с ней на протяжении всей жизни по многим домам. А также нашу любимую общую фотографию в белых нарядах: Ли в брючном костюме Dior и я в белом пальто Prada из кожи аллигатора на вечеринке Vanity Fair. На аукционе Christie’s я делал ставки на многие лоты из ее имущества. Я был счастлив купить ее Библию, которую она хранила с восьми лет, когда получила ее в подарок от матери. У книги порван корешок, и она сильно потрепана. И единственную пару французских подсвечников из золоченой бронзы, которые стояли у нее на каминной решетке.