КГБ. Последний аргумент - Игорь Атаманенко

Кстати, о запахах. Вчера у магазина «Самаритэн» какие-то отвязные коммерсанты, парень и девица, приняв нас за американцев, пытались всучить нам запаянные консервные банки, наподобие пивных, по пять франков за штуку. Уверяли, что в банки закатан, ни много ни мало, — воздух Елисейских Полей. На банках по-английски были исполнены надписи: «весенний воздух», «осенний воздух», «утренняя свежесть», «вечерний бриз» и так далее.

Мы, не сговариваясь, замедлили шаг. Развязная пара оценила наш поступок со своей, с коммерческой колокольни. Я же просто искал подходящие слова, чтобы изящно, не по-американски, ответить на их притязания.

«Простите, — наконец нашелся я. — Воздух с Елисейских Полей — это прекрасно, но мы ищем консервированные экскременты апостола Петра!»

...Двигаясь мимо лавчонок, сплошь увешанных картинами мастеров разных эпох, от классицизма до постимпрессионизма, замечаем какие-то странные статуэтки, подсвечники и настольные лампы. Они вносят некоторый диссонанс в интерьер галереи и не могут не привлечь нашего внимания.

Подходим к прилавку и начинаем их рассматривать. Боже праведный, да это же настоящая кунсткамера, но как оформлена! Шокированные, мы молча смотрим друг на друга. Все выставленные на продажу предметы домашнего интерьера имеют заполненные жидкостью прозрачные полости, в которых находятся... человеческие головы. Прямо наваждение какое-то! Я от них бежал с Пляс де ла Конкорд, и вдруг... С чем боролся, на то и напоролся!

Тут голов, отделённых от туловища, целая коллекция: негритянские — цвета зрелого баклажана, с курчавыми волосами, расплющенными носами и коровьими губами. Самурайские — жёлтые, с тремя волосинами вместо бороды и хищным прищуром щёлочек вместо глаз. На лбу у одной такой головы замечаю каллиграфически исполненный красный иероглиф. Славянские — бородатые, разухабистые, испитые хари. Встретишь такую в ночи — враз обделаешься от избытка чувств...

Татьяна — человек понятливый, она знает, какие ассоциации у меня могут вызвать эти головы, ведь я ей рассказывал о столичных вурдалаках. И она помогает мне взять в узду нервы.

— Спокойно, Лёня, — ласково поглаживая меня по руке, говорит она, — больше юмора, ты же в Париже! Это всего лишь кукольные головы, надо к ним прицениться: Новый год на носу, тебя коллеги просили позаботиться о подарках, так что — вперёд!

Головы выглядят вполне натурально, это — не мумии фараонов, выставленные в Эрмитаже. Черты лица не просто узнаваемы — они будто вырезаны из кости, нос, губы, даже щербинка между передними зубами, всё — как и положено искусно сделанной кукольной головке, только большего размера.

— Таша, — с готовностью откликаюсь я, — представь, как мы развесим пару-тройку таких головок для наших внуков на новогодней елке. Вот будет-то потехи для гостей!

— Если, конечно, ни с кем не случится сердечного приступа! — сухо отвечает Татьяна. — Это же от лукавого или от мистера Хичкока, ты не находишь, Лёня?

Я гляжу на головы со смешанным чувством страха, отвращения и восхищения одновременно, не в силах оторвать взгляда. Они действуют на меня завораживающе. Нечто подобное испытывают люди, стоящие у стеклянной перегородки, за которой струятся кобры, принимая предбросковую стойку. Чёрт! Как всё-таки хороши эти головки, они — произведение искусства! Или они хороши, потому что выглядят слишком естественными? В моём воспаленном воображении опять возникают образы, казалось, задавленные глыбой времени...

Нет-нет, надо немедленно всё прояснить! Но ведь минуло более десяти лет! Ну и что? В контрразведке не бывает сроков давности — в атаку, Леонид!

...Наше заинтересованное отношение к выставленным на продажу головкам не остаётся незамеченным. Пожилой грузный мужчина с улыбкой, от которой тают снега Килиманджаро, (вот у кого надо бы пройти практику нашим продавщицам!) и дежурной фразой:

— Что желаете, мадам, мсье? — приближается к прилавку.

В таких лавчонках, как и в любом французском ресторане, завсегдатаем вы станете с первого захода, если, конечно, не будете экономить на своем имидже солидного клиента. В ресторане надо дать обильные чаевые, в лавчонке — с первого жеста продемонстрировать свою неиссякаемую кредитоспособность. Ну, скажем, приобрести, не торгуясь, дорогую безделушку. Лучше пару. Этот способ — родной ключ к потаённым замкам сердец стоящих за прилавком торговцев...

Стоп! К этим уловкам надо прибегать лишь в том случае, если вы намерены вновь туда вернуться за чем-нибудь более существенным или что-то разузнать. Я — да, намерен разузнать!

...Против лома — нет приёма! А он — в правом кармане моих брюк. Театральным жестом я достаю... перетянутый резинкой «пресс» баксов. По сути — это «кукла» в долларовом исполнении. С двух сторон «пресс» обложен стодолларовыми купюрами, а между ними — однодолларовые. Хвала и слава американским казначеям — они позаботились о том, чтобы купюры разного номинала были одного размера! С помощью «куклы» мы легко проходим за туристов-мотов из Штатов...

Не подумайте плохого — на случай, если незнакомка из Штатов, с которой мне предстоит встретиться, окажется в затруднительном материальном положении, меня снабдили, ну, о-очень кредитоёмкой золотой карточкой из тех, что «новые» русские веером рассыпают перед официантами и продавцами фешенебельных заведений. Однако «пресс» — это наше с Татьяной изобретение, домашняя заготовка — это наше секретное оружие, таинство семейного подряда, мы гордимся им!

«Пресс» впечатляет. Мы видим, что наш собеседник готов решить участь всей своей богадельни, не отходя от прилавка. Хоть оптом, хоть в розницу.

Татьяна лукаво смотрит то на меня, то на торговца, а я начинаю прессинговать его психику.

С помощью лавочника придирчиво выбираю безделушку подороже и, не торгуясь, небрежно швыряю зелёный «стольник» (выбранный амулет стоит 85 франков, это — около восемнадцати долларов) на прилавок.

— Простите, мсье, — раздаётся в ответ на плохом английском, — мы не принимаем доллары. Вам необходимо поменять валюту. Я очень сожалею, мсье...

Мы с Татьяной переглядываемся. Во взглядах ирония: «сейчас, старик, ты будешь жалеть еще больше!»

— Я понимаю, — отвечаю я с техасской небрежностью, — но если мы пойдем искать пункт обмена, у нас есть вероятность заблудиться, и, заблудившись, мы сюда не вернемся, не так ли, мсье? Вы потеряете клиентов, а мы, между прочим, хотели бы ещё кое-что приобрести у вас... Да и вообще, нет правил без исключений, не так ли?

Моя наглость и намёк на то, что мы можем открыть кредитную линию, производят эффект. Лавочник безропотно выкладывает на прилавок амулет и сдачу во франковом эквиваленте.

Совсем ни к чему пересчитывать полученные деньги — мы же теперь подельники!

Сунув сдачу и амулет в карман, я невзначай оставляю на прилавке 100-франковую банкноту и, не мешкая, хожу с козырного туза: интересуюсь ценой (разумеется, в долларах) напольных часов. В полости маятника, заполненной жидкостью, влево-вправо мечется головка а-ля Карл Маркс. Она крупнее и рельефнее остальных, кроме того, у неё такая роскошная грива-борода!