КГБ. Последний аргумент - Игорь Атаманенко

Уже через год Алик работал по «первому разряду». О его настоящих имени и фамилии уже никто не вспоминал — для всех он был только Непорочный.

Время от времени он выходил во двор. Усаживался на скамейку. Закуривал «беломорину». И демонстрировал пацанам уроки своего многомудрого патрона. Они во многом напоминали знаменитую сцену с манекеном, колокольчиками и прочими атрибутами из «Оливера Твиста». Впрочем, за Аликом было не угнаться — ладони у него узкие, пальцы тонкие и длинные. Их он постоянно тренировал и довел до немыслимой гибкости. Казалось, каждый палец живет обособленно от других. А перед «работой» каждый раз поочередно обливал кисти то холодной, то горячей водой... Он, кстати, сам того не зная, воспроизводил один тезис из дошедшего до нашего времени наставления китайских карманников, которые перед тем, как отправиться на дело, держали пальцы в остывшем чае...

Апофеозом жизни Непорочного стало лето 1957 года, когда в Москве проходил Всемирный фестиваль молодежи и студентов. Все подозреваемые в неблагонадежности личности в преддверии фестиваля подлежали выдворению за 101-й километр. Алик остался один. Вот тогда-то его талант и засверкал бриллиантовыми гранями.

По Москве ходили толпы «бесхозных» иностранцев. Каждый вечер Алик приволакивал домой швейцарские часы, фотоаппараты, брелоки, сигареты. Что-то раздаривал, что-то продавал по дешевке дворовым корешам. Бумажники с разноцветными банкнотами придерживал до возвращения из ссылки крутых «деловых».

Однажды на ВДНХ Алик встретил иностранца, который выгодно отличался от разномастной и горластой толпы. Во-первых, возраст — мужику за сорок. Во-вторых, — белый. А его «прикид» — костюм — и идеальное состояние «колесиков» — обуви — свидетельствовали о повышенной кредитоспособности. Скомандовав себе «на абордаж», Алик заточенным серебряным полтинником подрезал задний карман иностранца. Эх, знать бы ему, что иностранный лох и его карманы привлекли не только его внимание, но являются объектами неусыпного бдения сыщиков Службы наружного наблюдения КГБ! Иностранец был ни много, ни мало установленным разведчиком, действовавшим под прикрытием торговой фирмы одной уважаемой западноевропейской страны, и только что «в одно касание» получил от своего агента десяток экспонированных микрофотопленок. Они находились в бумажнике, который-то и стал добычей виртуоза Непорочного.

Не успел Алик и десяток шагов отмерить, удаляясь от жертвы, как был взят под белы руки, усажен в оперативный «газик» и доставлен в секретную Лубянскую тюрьму, в народе прозванную «нутрянкой». Туда же вскоре доставили и «пострадавшего» во вспоротых портках...

...Допрос, более походивший на «вербовку в лоб», провел очень серьезный дядя в погонах полковника гэбэ. Свою партию он исполнил в стремительном темпе. Не тратя времени на увертюру, показал Алику фотографии, на которых тот был запечатлен рядом со своей жертвой, в привычном для «щипача» ракурсе.

Строгий дядя в погонах пояснил, что отсутствие судимостей у Алика—это не его заслуга, а недоработка органов внутренних дел, которую легко исправить.

Непорочный попытался разжалобить визави слезливым признанием, что, мол, бес попутал, он в первый раз и больше ни-ни, да и, вообще, надо бы его отпустить...

Чин же строго заявил, что Лубянка—не богоугодное заведение, и материал о проделках Алика на ВДНХ может оказаться на столе начальника МУРа, если он не согласится оказать помощь самой гуманной в мире дружине, чьи бойцы известны чистыми руками, горячими сердцами и холодными головами.

Непорочный понял: торг неуместен, и поспешил заверить дядю, что готов выполнить любое его поручение.

Действительно, и на очной ставке с лохом в тюрьме, и на судебном процессе Алик, придерживаясь отработанной ему линии поведения, полностью изобличил супостата, засвидетельствовав, что именно из его кармана «случайно» извлек шпионские материалы.

В итоге иностранец схлопотал реальный срок, а Алик с миром отпущен на все четыре стороны. Зачислять его в тайный Орден сексотов контрразведки не сочли нужным в виду отсутствия сферы приложения «щипаческого» таланта Непорочного. Этот пробел в биографии Алика восполнили оперативники МУРа...

Любовь во всём виновата...

Сразу после своего совершеннолетия Непорочный сгинул: МУР давно подбирался к нему. Появился он вновь в начале восьмидесятых — с лицом черным и высохшим. Правая рука у него плохо гнулась: специально отбили в милиции.

Переквалифицировался Алик в инструкторы — открыл курсы «молодых бойцов карманного фронта». В числе своих учеников заприметил одну красавицу дивчину, по имени Дарья, глаз с нее не спускал. Чтоб пыль ей жизни уркаганской в глаза пустить, снова пошел на дело — деньги нужны были позарез. Не знал, что у муровцев под «колпаком» находится. На кармане взяли с поличным.

Слава о похождениях Алика впереди него бежала—не успел еще в Бутырке оказаться, а ему уже там почетный прием блатные организовали. Ковровых дорожек и пионеров с барабанами только не было при встрече.

Через некоторое время короновали Алика, стал он вором в законе по кличке «ЗЛОТНИК». Всего-то два дня и носил корону. «Малява» — известие — пришла с воли: ссучился Непорочный, продался ментам, воровской Орден променял на возможность выйти быстрее на волю к Дарье. Вслед за обрядом посвящения в высшее преступное сословие последовал другой. «Опустили» — принародно «раскороновали» — его урки там же, в Бутырке. Отторгли, значит, за измену.

Оказался он вскоре на воле. Некоторое время о нём ничего не было известно — на карантин сел. Вскоре стал верховодить на «курсах молодых бойцов». Те, кто знал о том, что его завербовал МУР и изгнан он с позором из воровского сообщества, — уже или в мире ином, или безвылазно на зонах да по тюрьмам. Так что молодая блатная поросль, которую он с успехом натаскивал, не ведала, что находится Алик под муровской опекой.

Преступление во благо государственной безопасности

Алику хватило двух минут, чтобы усвоить, какая роль отводится ему в предстоящем спектакле на Центральном рынке.

— Только вот, неувязочка одна выходит, гражданин «опер упал-намоченный», — обратился он к Николаю Ионову, почувствовав в нем старшего. Где гарантии, что в ментовской, узнав, что я—Непорочный, будут вести со мной такие же задушевные беседы? В менты принимают не по интеллекту, а по анализам! Разговор у них с такими, как я, соответствующий—«аналитический», так тебе наТЫкают «демократизатором» в ребра и в харю, а потом—в козлятник на трое суток без права переписки с ООН и ЮНЕСКО о правах человека...

— Ты цену себе не набивай, будто беременная кенгуру, — оборвал его Молочков, у которого Алик состоял на связи, — сказали же тебе, что даже в журнале происшествий регистрировать не будут... Товарищ, — капитан выбросил руку в сторону улыбающегося Ионова, — обо всём уже подумал... А под видом сознательных граждан, что на рынке «повяжут» тебя, будут выступать ихние... то есть, наши люди... Ты, помнится, рассказывал мне про лохов, которым взрезал карманы, доставал оттуда какую-нибудь муть и принародно возвращал её владельцу: дескать, держи, раззява, не у себя в деревне — в столице ухо надо держать востро... Тогда ты не боялся и гарантий ни у кого не требовал, а теперь? Что изменилось теперь?!