Палач - Сергей Белошников

Я ринулся дальше, в конец чердака, к торцевой стене дома. В ней, высоко, зияло маленькое открытое окошко, на котором виднелись силуэты спящих голубей.

А в окошке невозмутимо мигали холодные звезды.

Я толкнул плечом самую последнюю по счету дверь — и она легко открылась.

Мне снова повезло.

Я слетел по лестнице, выкатился из подъезда черным ходом, выходившим во двор за выступом дома и ринулся проходными дворами прочь, прочь от этого места, от невнятного говора пацанов в подворотне, от синего отдаленного посверкивания мигалки милицейской машины.

Я бежал, звук моих шагов отражался от сводов арок, отлетал и кружился в замкнутых прямоугольниках черных дворов.

Я выскочил на улицу, секунду соображал — в какую сторону мне бежать. И, стараясь теперь идти спокойно, восстанавливая сбитое дыхание, пошел туда, где я оставил машину Игоря.

Через пару минут я уже сидел за рулем. Завел двигатель, развернулся и погнал машину по ночным улицам.

* * *

«Автово» — мелькнула слева от меня станция метро. Я проскочил на желтый глаз светофора и спустя какое-то время уже мчался по узкому Петергофскому шоссе. Потухшая сигарета дрожала у меня в губах, а стрелка спидометра в свою очередь дрожала возле отметки «120».

Впереди на моей полосе маячили красные габаритные огни прицепа с контейнерами, мотающегося за мощным грузовиком. Скотина, он ехал почти посреди полосы, мешая мне обогнать его. Я посигналил, помигал фарами — никакой реакции. Я включил сигнал поворота, резко вывернул руль влево и нажал на газ, обходя высившуюся справа от меня бесконечную стену контейнеров.

И тут же прямо мне в лицо двумя расплывчатыми лунами внезапно ударили фары летевшего мне с ревом клаксона навстречу — лоб в лоб — грузовика. Я уже не успевал обогнать прицеп, и я не мог вывернуть влево — в глубокий кювет, за которым выстроился частокол деревьев. Я что было силы ударил по тормозам.

Нога моя вместе с педалью без малейшего сопротивления ушла в днище, и я не услышал знакомого визга тормозов, я не почувствовал броска вперед на лобовое стекло — ничего. Они отказали, мои тормоза, отказали в самый неподходящий момент.

Две луны стремительно выросли, я не закрывал глаз — я смотрел на них, а они заполнили весь мир, все вокруг стало в один короткий миг ослепительно-белым, скрежещущим и тут же беззвучно расплавилось, рассыпалось на стеклянные куски, и все начала покрывать надвигающаяся тьма, и я взмыл вверх.

Я видел, как где-то далеко внизу встречная «Татра» ударила «вольво» почти что в лоб, сковырнула с узкого шоссе и выбросила на обочину. Моя машина, скомканная, полусплющенная от чудовищной силы удара, несколько раз перевернулась, врезалась в толстый придорожный тополь и из салона через остатки лобового стекла вылетело мое тело. Оно покатилось и смятой тряпичной куклой застыло на грязной осенней траве. В «вольвешнике» что-то фукнуло, выскочил язычок пламени, потом фукнуло еще раз, полыхнуло уже по-настоящему и столб бело-оранжевого пламени от взорвавшегося бензобака осветил то, что еще несколько секунд назад мной.

Но я уже почти не видел это, я летел, кружась и размахивая руками в надвигающийся на меня из темноты бесконечно длинный и тоннель света, в конце которого росло, росло и наконец поглотило меня теплое и спокойное сияние.

Поленья в камине прогорели. От углей, крупных, как куски полуостывшей лавы, волнами шел ощутимый даже на расстоянии жар. По углям пробегали золотистые искры.

Было очень-очень тихо. Молчал телефон. Молчали и мы с Ольгой. Я по-прежнему полулежал на диване, она теперь сидела чуть в стороне, в кресле. Посмотрела на часы.

— Почему он не звонит? — спросила она.

Я неопределенно покачал головой.

— Позвонит еще… А может быть, не смог дозвониться и уже едет сюда. Он наверняка понимает, что раз я с вами — то и он будет здесь в безопасности.

Я покосился на карабин, который она переставила поближе к креслу, поближе к себе.

— Это, надеюсь, не для Сани? — попытался я пошутить, кивая на оружие.

— Что? — непонимающе вскинула она голову.

— Карабин… Для чего сейчас-то он вам?

— Для уверенности, — ответила она.

— А стрелять-то вы умеете? Или рассчитываете на меня? Как на пусть не очень полновесного, но мужчину?

— Дед меня брал на охоту с десяти лет, — помолчав, сказала она. — Сначала на вальдшнепов, на перепелов… Потом на боровую дичь. В пятнадцать лет я завалила своего первого лося.

— А кто ваш дед? Егерь?

— Ученый. Академик.

— Хорошая, видать, по-прежнему жизнь у академиков, — сказал я, поглядев на резные панели холла.

— А это уж не вам судить, — резко сказала она.

Я умолк. Отвернулся и уставился на огонь. Потом осторожно встал с дивана, пошуровал в камине кочергой. Сунул в него пару сухих березовых поленьев.

— Я не хотела вас обидеть, — сказала она за моей спиной.

— А я и не обиделся.

Я повернулся к ней. Она сидела в кресле, забравшись в него с ногами, обхватив под платком руками плечи. Любимая ее поза, насколько я успел заметить за дни нашего с ней более близкого знакомства.

— Дед очень хотел внука, — сказала она, когда я снова прилег на диван. — Даже зовет меня иногда Олег, а не Ольга. Помешан на продлении нашей фамилии.

Полено в камине оглушительно треснуло, сыпанул сноп искр. Она вздрогнула и я заметил, что ее правая рука непроизвольно дернулась к карабину. Она убрала руку на место, покосилась на меня. Я сделал вид, что ничего не заметил. Она встала. Подошла к шкафу, достала оттуда похрустывающий комплект белья. Положила его рядом со мной.

— Застелить?

— Нет, спасибо, я сам справлюсь.

Она подхватила карабин, пошла к лестнице, ведущей на второй этаж. По дороге отключила телефон. Заметив мой недоуменный взгляд, сказала:

— Наверху — параллельный аппарат. Если он позвонит, — я вас разбужу. Спите. Вам надо отдохнуть. И градусник поставьте, он на этажерке. В ванной уже есть горячая вода. Чистая зубная щетка и полотенце. Спокойной ночи.

— Спокойной ночи.

Я провожал ее взглядом, пока ноги не исчезли под обрезом потолка. Градусник лежал на этажерке рядом с книгами. Возле градусника валялась картонная коробка с патронами калибра 7,62. Я взял ее в руки, повертел. Коробка была открыта. Я вытащил из нее пару патронов. Латунные гильзы, оболочечные пули. В каждой по двенадцать граммов, включая свинец. В этом я тоже кое-что понимал.

Я покачал их на ладони и сунул обратно. Да, серьезные дела могут развернуться на тихой академической даче.