Москва и жизнь - Юрий Лужков

От Красной площади до окраин протянулись на десятки километров рельсы трамвая. Разрабатывался проект метрополитена.

После двухсотлетнего перерыва Москва весной 1918 года вновь стала столицей. 12 марта по телеграфу в Нью-Йорк, Константинополь, Токио, Пекин — всем, всем, всем — передали экстренное сообщение: «Правительство Федеративной Советской Республики, Совет Народных Комиссаров и высший орган власти в стране Центральный Исполнительный Комитет Советов Рабочих, Крестьянских и Солдатских депутатов прибыли в Москву. Адрес для сношений: Москва, Кремль. Совнарком или ЦИК СОВДЕП». Спустя четыре дня Чрезвычайный съезд Советов провозглашает Москву столицей государства.

В каком-то смысле возвращались времена царя Алексея Михайловича: заниматься делами городского уровня начали в Кремле. Москва при советской власти стала заботой вождей партии. Ленин подписал десятки декретов относительно жизни в городе. Многокомнатные квартиры на одну семью превратились в коммунальные. Московский совет разработал по его указанию «план монументальной пропаганды». Памятники в честь революционеров и воспевавших свободу поэтов за отсутствием бронзы отливали из бетона, ваяли из дерева. Они моментально появились и быстро исчезли. По инициативе Ленина реставрировали Спасскую башню, возвели по проекту Шухова башню радиостанции имени Коминтерна, ратовавшую за мировую пролетарскую революцию, и по примеру городов Европы открыли крематорий в Донском монастыре.

Ленин доверил Москву соратнику и душеприказчику, члену ЦК и Политбюро Льву Каменеву. С тех пор установилась традиция — возглавлять столицу членам высшего партийного руководства. Моссовет превращается по существу в государственный орган.

Сталин произвел коренную перепланировку города, сломал стены Китай-города, сносил кварталы домов, расширял улицы, не случись война — старая Москва исчезла бы. Он планировал возвести самую высокую башню в мире — Дворец Советов. В сущности, до и после войны играл роль главного архитектора: запретил конструктивизм и вдохновлял зодчих античной классикой, утверждал проекты станций метро, инициировал высотные дома, определил высоту жилых домов в 6–7 этажей, какие мы видим на Тверской. Когда ему доложили, что народ протестует против разрушения храмов, дал совет — ломать ночью. Вникал Сталин в проблемы городского хозяйства вплоть до устройства общественных туалетов. Санкционировал вырубку бульваров Садового кольца. При Сталине городом повседневно управляли не председатели исполкома Моссовета, а первые секретари МГК партии. В этой роли выступал Лазарь Каганович, он же секретарь ЦК и МК партии, построивший первые линии метрополитена.

Подобно Сталину, вел себя как главный архитектор города Никита Хрущев, яростный борец с «излишествами», заполонивший Москву типовыми пятиэтажными домами, которые мне пришлось сносить. По его идее в Кремле возвели Дворец съездов, а в Зарядье гостиницу «Россия», построили Лужники и Новый Арбат.

Восемнадцать лет первым секретарем МГК состоял член Политбюро и ЦК партии Виктор Васильевич Гришин. На его время выпало возвести Крытый стадион и восемьдесят объектов Игр-80: Хаммер-центр, гостиницы, международный почтамт. Он построил оперный театр Наталии Сац, кукольный театр Сергея Образцова и Уголок зверей Дурова, установил последний памятник Ленину.

Внешне Гришин выглядел суровым, неулыбчивым, недоступным, но все, кто близко знал его, кто сталкивался по службе, вспоминают о нем тепло. Однажды мне пришлось самому в этом убедиться. На одного из сотрудников «Химавтоматики» в горком пришла жалоба из Днепропетровска, где делали ракеты. Я считал Гришина хорошим специалистом, ни в чем не виноватым, его действия в командировке правильными. Поэтому не уволил и не понизил в должности, как ожидали от меня. Разбирался с жалобой инструктор МГК из отдела промышленности Пантелеев, доложивший объективно результаты проверки Гришину, державшему жалобу на контроле. Наши доводы Гришин счел убедительными и отложил решение проблемы на полгода. За это время она исчерпала себя. Кстати, годы спустя я пригласил Пантелеева руководить в Москве промышленностью, которую он знал по службе в горкоме досконально.

Судьба Гришина трагична. Он скончался от сердечного приступа в райсобесе, куда пришел оформлять пенсию. Умер в нищете. Мы помогали его вдове. На доме, где жил Виктор Васильевич, установлена мемориальная доска.

При советской власти Москва развивалась по генеральным планам. До перестройки каждый год сооружались миллионы квадратных метров жилых домов, фабрик, заводов, институтов. Но исполком Моссовета не мог открывать новые театры, концертные залы, музеи, устанавливать памятники, делать все то, на что получили право мэрия и правительство Москвы.

Когда я пришел в исполком, то застал впечатляющую картину. Городу принадлежало гигантское суперхозяйство. Промышленные предприятия и овощные базы. Строительные организации и дорожные службы. Вся торговля. 85 % жилого сектора. Транспорт. Все организации коммунального и бытового обслуживания. Почти все здравоохранение и народное образование. Очень большое количество объектов культуры. Муниципальный бюджет составлял восемь миллиардов (проиндексируйте!) рублей. В городской системе работали один миллион семьсот тысяч человек.

Но вся эта гигантская городская структура мыслилась, как бы сказать, государственной. Никто даже не видел разницы. Муниципальная — выборная власть превратилась в часть госаппарата. И хотя на столицу работала вся страна, снабжая всем необходимым, обратной стороной сложившейся системы стало закабаление. Москвичи в меньшей степени, чем жители любого другого города, могли влиять на городские решения.

…И вот я стою на трибуне перед высшим органом государственной власти и не могу удержаться от смеха. Меня хотят лишить власти и не могут.

Да, господа, Москва добилась того, к чему шла всю жизнь.

Впервые в современной российской истории москвичи решали, причем персонально, кому они доверяют управление городом. Они выбрали главу исполнительной власти всеобщим тайным равным голосованием на альтернативной основе, и никто не мог отменить решение народа. Тогда!

Я всегда выступал противником «шоковой терапии». Даже само название оскорбляло слух. При звуке его невольно вспоминался Димка по прозвищу Придурок из нашего двора. Он периодически впадал в помешательство. Тогда его куда-то увозили и там, по словам взрослых, «шокали». То есть, как теперь понимаю, лечили шоковой терапией. Бред проходил, но Димка возвращался еще бо́льшим дебилом.

Представить себе в таком качестве целый народ казалось немыслимым не только по этическим соображениям. Может быть, с точки зрения развитой экономики страна в начале 92-го и вправду была чем-то вроде нашего Димки. Но применить здесь, в России, придуманную где-то на Западе методику экономического шока…

Такое могло прийти в голову лишь далеким от жизни теоретикам.

В феврале 1992 года на совместном заседании правительства с московскими строителями я высказал свой прогноз:

— К маю вы потеряете всех своих заказчиков. Им просто нечем будет платить. Привычная ситуация перевернется. Вы привыкли, что заказчик бегает за строителем, уговаривает, соглашается на любые условия. Теперь вы станете бегать за теми, у кого есть деньги.