Дотянуться до престола - Алекс Кейн

Шереметев задумчиво почесал щеку. В лучах тусклого солнца блеснули перстни на его пухлых пальцах.

– Да, пожалуй, помыслить надобно.

Троекуров наконец оторвался от созерцания двора и шагнул к столу.

– А что, ежели на Пожарского перевалить? – хитро подмигнул он. – Ведь у тебя, Федор Иваныч, кажись, тогда евонный стражник стоял?

– Верно, – кивнул Шереметев, силясь понять, к чему клонит собеседник.

– Ну, а кто ныне в государстве второй опосля царя?

– Пожарский.

– Во-от, – Троекуров прищелкнул пальцами, – мы и станем баять, мол, князь ради этого и силился Петрушу на престол-то посадить. А для дела сего задействовал свово человечка, а тот Агафью-то и подбил.

– Как?

– Да почем мы ведаем, как? Баба ж, могет, жениться на ней обещался аль еще чего.

– А ведь дельно сказываешь, батюшка, – вскинулся Лыков. – Теперича враз понятно стало, почто ей сие надобно. Ведь этому холопу царь как раз дворянство и жалует. Корысть-то – вот она!

– Верно, толково придумано. – Шереметев радостно потер руки. – Вот только не постесняется ли Агафья сие удостоверить…

– Дык ты ж хозяин, сам и накажи. Коль твоя воля, как ей отказаться-то?

– Добро.

Мстиславский задумчиво поскреб бороду.

– А коли Дума дознавателя пришлет?

– Тогда придется по-иному решать, – с притворной грустью сказал Лыков. – Я так мыслю, неможно Агафье живой оставаться. Баба ведь, враз откроется. Придется, как слухи-то пустит, потравить ее.

Шереметев вздохнул, а Троекуров успокаивающе похлопал его по руке.

– Ниче, батюшка Федор Иваныч, ниче. Для дела великого и дюжины холопов не жалко.

После заутрени и завтрака, по установившейся традиции, Петр снова диктовал указы писарю. Тот тщательно записывал, но вдруг поднял голову.

– Ох, государь, запамятовал… Архимандрит Дионисий чернецов прислал. Стоят на Троицком подворье. Тимоха-то мой излечил его, так он рад-радешенек. Обещался иноков обучить да по всей земле разослать, дабы врачевали. И во всех твоих делах, сказывал, будет самым верным помощником. Уж больно он прочувствовался опосля беседы с тобой, царь-батюшка.

– Это он хорошо придумал, – обрадовался Петр. – Надобно ему пособить. Пиши-ка. Со всех монастырей по три толковых молодых чернеца на Москву прислать, дабы учились лекарскому делу. А как освоят, наказываю возвернуться и всем в уездах помогать да хворобы лечить. И в церквах велю быть хотя бы одному ученому человеку, иже читать, писать и считать могет, и человеку сему раз в две седмицы всех в том приходе обучать непременно.

Филимон записывал, высунув от усердия кончик языка. Но тут дверь отворилась, и с поклоном вошел Пожарский.

– А, князь… Гляжу, ты мрачный, случилось чего?

– На Москве неспокойно, батюшка. – Дмитрий Михайлович озабоченно покачал головой. – Сарынь гудит аки пчелы в улье. Дурные слухи друг дружке передают.

Писарь собрал грамотки в суму и направился к двери.

– Постой, Филимошк, могет, чего надобно будет, – окликнул его царь и снова повернулся к Пожарскому: – Об чем болтают?

Чернец вернулся за стол, а князь перекрестился и возмущенно сказал:

– Да срамота, государь, и повторять-то грешно. Сказывают, мол, никакой ты не посланник, а все чудеса, кои вкруг тебя учинялись, я-де велел сотворить Василию, дабы тебя на царство выбрали, а мне б при тебе пристроиться.

Петр с трудом удержался, чтоб не открыть рот от удивления.

– Фрр, гиль… И помыслить-то смешно.

– Оно конечно, да ведь молве-то остановиться не прикажешь. Люди слушают да верят.

– Ну и пущай себе болтают. Неужто ты, Дмитрий Михалыч, по такой малости прибег?

– Да ладно бы токмо смерды, так ведь и в храмах неспокойно. Митрополиты с архимандритами глаголют об твоем беззаконии. Мол, ты непонятно кем подкинутый, все чудеса твои ложны, а сам чаешь православие порушить и править в безбожии. Летом церковный собор, и, мыслю я, едва патриарха изберут, так он сразу супротив тебя и встанет.

Петр в гневе сжал кулаки, глаза его сверкнули. Как же сложно сдвинуть эту махину! Благодаря ему войны затихли, в стране который год тишина, ремесла процветают, торговля худо-бедно налаживается, школы открыты, спорт развивается, а они… Разве не видят, что на Руси и правда стало лучше? Филарет, конечно, надеется на трон своего сынка посадить, а другим что неймется? Слепые они, что ли?! Или их, кроме собственного кармана, ничего не волнует?

Он отошел в уголок, сел на лавку и, глядя на горящие свечи, задумался. Пожарский с Филимоном почтительно молчали. Минута шла за минутой, а государь все так же неподвижно сидел, не отводя взгляда от пляшущих огоньков. Их отблески прыгали по его детскому личику, сверкали на жемчужном вороте-козыре, на драгоценных камнях царского кафтана.

«Что, господа священники, за мошну свою испугались? Войны захотели? Ладно, будет вам война не на жизнь, а на смерть! – кипел Петр. Но постепенно гнев его утихал, и мысли становились разумнее: – Конечно, воевать с церковниками в православном государстве – несусветная глупость, народ от них никогда не отвернется. Значит, нужно создать свою партию священников, сильную и многочисленную, такую, чтоб всяким там Ионам и Филаретам даже шанса на бунт не оставить и до раскола церковь не довести. Но как? Думай, Пьер, думай… Хм, а что, если Дионисия привлечь? Наверняка вокруг него много монахов, поддерживающих нестяжательство. Возродить эту идею, сделать из нее культ, тогда и Филаретов всяких нагнем, и денег в казну получим. А то земли монастыри нахапали, налогов не платят. И, конечно, молодых привлекать надо. А велю-ка я архимандриту программу специальную разработать для тех, кто лекарству и грамоте обучаться будет. Пускай придумает, как их на нашу сторону перетянуть. А они эти идеи дальше понесут. Вот это будет силища!»

Он поднялся и подошел к столу.

– Ладно, князь. Я с Дионисием, настоятелем Троице-Сергиевым, долгонько беседовал, что да как чаю сделать в государстве, объяснял. Он на нашей стороне, обещался и прочих привлечь – настоятелей да митрополитов. – Петр обернулся к писарю: – Пиши, Филимошк. Пущай архимандрит в Кремль-город едет, мы с ним тут про то обсудим. С его пособлением сыскать всех, кто за нищету произвольную в монастырях ратует и живет, как подобает иноку, хотящему истинно спастись, и по божественным писаниям поступает. И средь таковых просить архимандрита вести объяснения, что, как да зачем государь хочет учинить, да сказывать им, что святую церковь мы притеснять не мыслим, а желаем лишь возврата ее к исконному пути.

Он снова повернулся к Пожарскому и объяснил:

– Попробуем священство к себе притянуть. Дабы шли по пути Нила Сорского, не земли б да деньгу брали, а с Господом говорили. Негоже иноку время свое на хозяйство тратить, надобно их от этого ослобонить, дабы они молились за души наши в тиши монастырей. А коли смогем сделать, чтоб нас большинство церковников поддерживало, то и деньги будут, и чернецы станут жить, как искони. Ну, а про то, что болтают, мол, чудеса ложны, и слушать не буду.