Влюбленные антиподы - Ольга Горышина

— А… Я думала, ты про это, — и я ткнула пальцем в украшение стола.

— А я про это, — он чуть выше поднял карточку, чтобы та оказалась ровно на уровне моих глаз.

— Номер нашего стола, — ответила я просто, не особо понимая, какой иной ответ ждет от меня Кузьма.

— Двадцать два. Что это?

Я пожала плечами — уследить за ходом мыслей Кузьмы у меня и раньше не особо получалось, а сегодня я могла быть лишь молчаливым собеседником.

— Это, Даша, две двойки, — в голос объявил Кузьма, но спохватившись перешел на громкий шепот: — Тебе и мне — за вчерашнее. Теперь…

Кузьма перевернул держатель вверх тормашками и закончил фразу:

— Теперь мы обязаны исправить наши двойки за пятерки.

Я сглотнула приторные слюни и сунула в рот последний цукат, чтобы стало горько, как прежде. Как вчера…

— Как? — спросила я, прожевав.

— Молча, — буркнул Кузьма, кажется, зло. И тут же усмехнулся. Не очень зло, но и не по-доброму. — Вернее, наоборот: наконец начав говорить, что хорошо, а что плохо… Пойдем в самую старую аптеку Дубровника, которая работала аж целых семьсот лет, не закрываясь… Или ты пропустила эту часть экскурсии?

Меня бросило в жар.

— Она при монастыре, — буркнула я, чувствуя, что становлюсь помидором.

— Так это еще лучше… Монахи должны знать толк в любви…

Кузьма если и знает толк, то такт у него явно отсутствует.

— Скоруп торт, запомнила? — спросил Кузьма, комкая чек из ресторана.

— Нет, не запомнила! — я вырвала у него из кулака бумажку и расправила у себя на коленке. — Фоткай!

— Я даже не подумал об этом…

Конечно, ты думал про аптеку… Хотя на секунду тебя все же отвлекала мысль о матери. Она всегда пекла наивкуснейшие торты. Я и сейчас не прочь попробовать в ее исполнении и этот хорватский шедевр. Хотя сделать мне это, конечно, не судьба…

Кузьма сфотографировал название и выбросил чек. Теперь надо протащить его мимо рынка…

— Хочешь красной смородины?

Вот зоркий какой! Да там в малюсеньких контейнерах лежит по одной веточке, но отказалась я даже не от цены. У меня вообще-то на даче три куста!

— Ну куда ты летишь!

Я просто шла. Идти быстро оказалось легче. Но Кузьма явно заинтересовался фруктами и ягодами. Нет, он подошел к лотку с куколками. Деревянные девочки на пружинке, чтобы повесить на гвоздик, отличались только расцветкой шляпок и платюшек, а вернее отличалась материя, из которой те были сшиты, оттенками сиреневого цвета, чтобы соответствовать мешочкам с сухой лавандой, которую девочки держали в руках. А нам чего только не предложили тут, заодно к куклам: от ароматических масел до мыла с различными эссенциями.

— Чего-нибудь хочешь?

Я мотнула головой. Если мне чего и хотелось, так это шляпку, но шляпка с куколки на меня даже при большом желании ну никак не налезет. Хотя особым умом моя недеревянная голова, кажется, уже не отличается. Однако пустоты в ней побольше, чем в кукольной, на целый воздушный шар. Но Кузьма, по всей видимости, решил, что можно и в его кепке весь день отходить. Ему самому, типа, голову не напечет…

— Дайте две куколки, — попросил он по-английски и протянул купюру в двадцать евро, потому что именно в евро была указана цена.

А наш гид еще распинался про то, что хорватская крона является частью хорватского самосознания, поэтому они не хотят менять ее на евро, и на предстоящем референдуме он лично будет голосовать за сохранение "кун".

— Одна для твоей мамы, — сообщил Кузьма, засовывая куколок в обычный, не походный рюкзак, в котором носил документы.

— Зачем? — я что-то снова пошла пятнами.

— Ну, а как? Ты с пустыми руками вернешься?

— Я вообще-то сама могу купить подарки для своих. У меня еще сестра и бабушка имеются.

— Даш, — он тронул меня за плечо. — А тебе не надо говорить, что это от меня. И если еще раз заикнешься про деньги…

— То что? — выплюнула я в его красное от жары лицо. Надо было кепочку все же не снимать.

Ничего не ответив, Кузьма отвернулся и, закинув за плечо рюкзак, пошел вперед. Пришлось идти следом, почти бежать. Куда же мне деться с его подводной лодки! И только на повороте к монастырской аптеке Кузьма обернулся:

— Даш, слушай, — голос такой холодный, будто его носитель решил остудить меня своей речью, точно холодным душем. — Если будем ругаться из-за чертовых денег, то исправим наши двойки на кол с минусом, а нужна хотя бы тройка, чтобы мы не проклинали потом этот отпуск…

Я кивнула. Не знаю, зачем — наверное, потому что в глаза ударило солнце.

— Ну вот и хорошо. Я планирую купить розовый крем, о котором нам рассказали на экскурсии. Я куплю один Таське, один маме, один твоей маме, и не смей мне перечить, а куклу тогда отдашь бабушке. А с твоей сестрой разберемся позже. Сколько ей?

— Скоро шестнадцать.

— Прямо не знаю… Ну, мы не завтра уезжаем… Может, кепку с флагом Хорватии купить?

Я кивнула. Пусть поставит галочки во всем списке, если ему станет от этого легче.

— Даш, — он взял меня за локоть. — Я не сорю деньгами, не пытаюсь рисоваться перед тобой. Пожалуйста, не смотри на цены и не начинай пустых разговоров, договорились?

Я снова кивнула. Теперь уже не из-за солнца, а потому что ругаться с ним мне действительно надоело до чертиков.

В монастыре было хорошо, то есть прохладно. Старая аптека встретила нас в первом же зале и представляла собой музей. По одной стене тянулись полочки с разными аптечными принадлежностями: весами, гирьками и тому подобными колбочками.

— В Таллинне… — начал было Кузьма, но я его перебила:

— Я была в Таллинне. Таллинн не заграница… Правда, была весной, без моря. Но аптека там лучше. Настоящая как бы, а тут музей…

Тут действительно был музей. По содержанию нечто среднее между монастырем в Слано и музеем в Стоне с обломками надгробных плит и прочей редкостной утварью, но Кузьму интересовала современная аптека, а мне хотелось пройтись по тенистому монастырскому садику.

— Даш, я один не пойду, — схватил меня за руку Кузьма. — Мне одному это не нужно.

— Крема не нужны? — голос мой дрогнул.

— Ты же знаешь, о чем я. Ну чего ты как маленькая? — добавил он, толкнув меня в спину в обратном от садика направлении. — Сказала А говори уже Б. Если хочешь сказать Б с другим, скажи прямо, я не обижусь.

Я закусила губу, на мгновение, чувствуя, как вдоль позвоночника заструился предательский стыд.

— Купи сам, ладно? — попросила я совсем тихо, хотя он разговаривал со мной в полный голос.